Писатель был лысоват, несмотря на сравнительную
молодость, пузоват и бездарен. Служа третий год после университета
обычным бухгалтером в одной из столичных фирм, он получал сравнительно
неплохие деньги. В силу своей неженатости и, соответственно, имея массу
свободного времени, некоторое время назад он не нашел ничего лучшего,
чем заняться литературной деятельностью. «Ну вот сначала в стол попишу,
потом в интернет выложусь, потом, глядишь, и книжка моя выйдет...» -
примерно так думал он вечерами, кусая кончик ручки, хмуря брови и
отправляя в корзину для бумаг исписанные кривым почерком листки –
словом, вел себя как любой начинающий бумагомарака, обладающий
непомерными, но отнюдь не неподъемными, амбициями и полным отсутствием
таланта.
Но, хотя он был и бесталантен – он был отнюдь не глуп,
поэтому его рукописи с завидным постоянством складировались только в
тумбочку стола, и до Интернета дело не дошло. Уж что-что, но меньше
всего он хотел видеть злые презрительные комментарии таких же маршалов
пера и генераллисимусов печатной машинки, как и он, и еще меньше – не
дай Бог – читать эти самые комментарии.
В тот злополучный вечер он
вышел просто прогуляться, набраться новых впечатлений и, возможно, идей
для своего нового тумбочного блокбастера. Но вместо впечатлений и идей
он встретил своего бывшего одноклассника Славку-Ворчика. Ворчиком его
прозвали за некоторое сходство с деревянной палкой, с одной стороны
которой находилась лошадь, а с другой плуг. Ворчик был длинным и тонким,
Славка тоже. Правда, злые языки шептали, что прозвали его не из-за
внешнего сходства, а внутреннего, и доля правды в этом была. С одной
стороны Славка ржал как конь, а с другой стороны, в определенные моменты
своего существования, тормозил, как плуг.
- Здорово! – Славка привычно заржал. Через два квартала ему в ответ заржала лошадь конного милиционера, патрулирующего улицу.
- Привет.. – Писатель тяжело вздохнул.
- Чего кислый такой? Даже не. Углекислый!
-
Да так. Грустно все вокруг. Мыслей нет. Вроде отдушину нашел – писать
разное – а не пишется. Таланта, наверное, нету. Призвания... Да и..., -
Писатель был настроен на более долгий и проникновенный монолог, но
Ворчик его быстро перебил.
- Нету призвания, говоришь? Не ссы. Появится!
- То есть?
- Короче тут тема одна есть.
- Какая? Писательная?
-
Да какая писательная! - Ворчик сделал театральную пятисекундную паузу и
видя, что собеседник заинтересовался более чем, выпалил – ГРИБЫ!
- Собирать что ли?
-
Да собрано давно все. Это как допинг для культуриста, нам только трех
латов не хватает. А Моррисон знаешь какую музыку под ними писал!!!
Короче, берем напополам – у тебя сразу такой талант проснется, что мама
не горюй, успевай только от издателей тапками отбиваться.
Перспектива отбиваться тапками выглядела привлекательно, денег было жалко.
-
Да не жмись! Это и не наркотик даже. Так, галлюциногенчик. Можешь вон с
картошкой пожарить... Это не дурь, от которой только голова болит..
Писатель
вздохнул и выложил пятерку. Через пятнадцать минут он стал счастливым
обладателем двух латов сдачи и трех грибов средней величины и повышенной
морщинистости.
- Помни! Все, что ты увидишь – реально, - напоследок
Ворчик сделал страшные глаза, – И пожалуйста, что бы не происходило –
относись к этому серьезно.... Шутка! – Славка коротко хохотнул и пошел
дальше.
Еще через десять минут Писатель был дома. Разделся, выключил
верхний свет, оставив включенной верхнюю лампу, с сомнением посмотрел на
грибы и все-таки решился. Прожевав, запил водой и стал ждать.
Реальность не менялась, разве что цвета стали немного ярче.
«Что там
Славка про Моррисона говорил?» - Писатель вспомнил то, ради чего он,
собственно, грибы и ел. Пододвинув к себе лист бумаги, он взял ручку и
начал привычно жевать ее кончик, ожидая прихода Мысли. Мысль не шла.
Наконец
он вспомнил одну идею об сросшихся близнецах, влюбленных в одну
девушку, и только было собрался заковать ее в кандалы слов и
предложений, нацелив чернильное копье на первую строчку, как за спиной
кто-то негромко кашлянул. Писатель обернулся, и увидел за собой в тени
невысокий неясный силуэт. Небольшого роста, похож на человека – но
что-то его насторожило. То ли количество рук было нечетным, то ли шеи не
было...
- Вы это, поосторожнее с этим. А лучше – просто положите
ручку на стол. Только мееедленно. – Силуэт пододвинулся поближе.
Писатель медленно положил ручку на стол и поднял руки.
- Ну это необязательно. Руки можете оставить как есть.
- Кто вы собственно? – писатель почти не заикался от страху, чем позже небеспричинно загордился.
-
Собственно я Муза. Вернее – тут голос гостя погрустнел – теперь,
скорее, не Муза, а Муз... Да, музы могут менять пол, и это вовсе не
грибы так на вас действуют – словно предвидя вопрос писателя, добавила
Муза. А впрочем – лучше все по порядку. Так вы лучше поймете причину и
цель моего визита. Для начала сядьте, вы просто обязаны увидеть как я
выгляжу в данный момент. – Муза сделала шуршащий шаг вперед – И
пожалуйста, попробуйте кричать не слишком громко, стенки тут тонкие.
В
свете лампы появилось нечто. Три руки (Писатель не ошибся), вместо ног –
что-то похожее на подошву улитки, только не сопливое, нос с тремя
ноздрями, два обычных волосатых уха (правда, одно чуть выше другого),
около полутора десятков глаз, бесформенное туловище. И посреди этого
великолепия, то бишь посреди живота – довольно красивый рот с ровными
зубами в два ряда и пухлыми губами Анжелины Джоли. Писатель ойкнул и
издал совсем не комильфо звук и запах. «Ну хоть на этом спасибо, уши мои
поберег» - сказала успокаивающе Муза и поморщилась. «Только жаль что в
носу третья ноздря есть. Лучше бы ни одной. Ты что на обед ел? Хотя
ладно. Хватит с тебя и вида моего. Впрочем, сам виноват».
Муза подшелестела поближе.
-
Ты готов меня слушать теперь вот без этих вот инцидентов? - Писатель
торопливо покивал головой. – Хорошо. Ты про муз что слышал, неуч
бестолковый? Тетка такая, прилетела, дала, в смысле вдохновение, и потом
улетела? А вот хрен! – рявкнула Муза, в ответ со стороны стула
послышалось подозрительное «пшшш». – Все, больше не буду... В общем
начнем с того, что каждому из вас – каждому! – при рождении дается своя
муза. Конечно не такая страшная как я, а вовсе даже ничего, миленький
такой ангелочек с крылышками. Который тихо сидит себе за спиной и
молится, чтоб никто из вас раньше времени за перо не взялся или за
гитару какую, и не задумал создать нечто свое, великое. Но как только
кое-кто, – Муза сделала многозначительную паузу и посмотрела на
Писателя, – решится на такой поступок, как кончается спокойная жизнь для
музы. Загвоздка вся в том, что включается «обратная связь» - любая
написанная строчка коренным образом влияет на наше здоровье и внешний
вид. Чем лучше писатель – тем здоровее муза, а чем здоровее муза – тем
вдохновеннее пишет писатель. И повезло той музе, у кого хозяин – Лев
Толстой какой, или Кастанеда, или Пушкин. Величавые Музы – так мы их
зовем, но среди своих чаще – Счастливчики из Счастливчиков. А теперь,
догадливый мой, попробуй сообразить, почему я такой рядом с тобой стою
красивый... Ну?
- Э-м-м-м....
- Что эммм? Думаешь, приятно в один
прекрасный момент осознать, что из-за какого-то идиота, который написал в
восьмом классе стих про свою первую учительницу, у тебя внезапно вырос
член? Хочешь, член покажу? А?
- Не надо...
- Ну и правильно.
Нечего тебя травмировать. Помнишь тот стишок? А теперь попробуй
представить себе какой он у меня, и, главное, где он вырос?
Писатель минуту промолчал. Муз выжидающе смотрел на него. Затем лицо Писателя прояснилось.
- А можно я исправлю? Я могу, честно-честно! Только вы помогите как-нибудь! Ну там вдохновения и всего такого...
-
Извини, родной, но в данный момент я могу тебе предложить примерно вот
это, - Муз вздохнул, и, одновременно ковыряя в средней ноздре отростком
уха и почесывая волосатый живот единственным когтем левой руки, протянул
Писателю ручку. Тот лихорадочно ее цапнул и начал быстро корябать на
листе бумаги, после вдохновенно вскочил на ноги, отряхнул невидимую
прядь со лба и продекламировал:
«Нестриженый газон, мохнатая спина,
Все было словно сон влюбленного слона,
На грязной Лимпопо среди хвостов и рыл
Влюбился старый слон в одну из зебр-кобыл...»
Внезапно
на спине Муза лопнула кожа, и оттуда начала расти третья рука. Ухо,
недоковыряв в носу, свалилось на пол и с шипением исчезло, на месте уха
образовался еще один глаз. Спина жутко зачесалась. Муз втихаря, зато
матерно, выругался. Потом укоризненно посмотрел на горе-писаку и
проязвил:
- Ну что, помощничек? Чем я теперь в носу ковырять буду?
- Ой... Опять какашку сварганил. Сейчас... Сейчас... Я мигом... – Писатель схватил лист и порвал его на мелкие кусочки.
- Стоять, мурзик! Рукописи не горят – забыл, что ли?
Клочки
бумаги: кто побольше, тот подползая, кто поменьше – те просто
притягиваясь, словно капельки ртути из жидкого терминатора; и вот уже
через пять секунд стали одним целым листом, который, нагло порхая, снова
лег на письменный стол.
- Да и не совсем для этого тут я. Тут вопрос
поделикатнее..., - Муз кашлянул, – короче, все самые страшные и просто
некрасивые музы там у нас собрали клуб по интересам. Есть там и
пострашнее меня, я не комплексую, но после твоих излияний меня там
перестают узнавать и приходится заново знакомиться. Так что, - в голосе
Муза послышались стальные нотки – ты с писанием завязывай. Чтоб хуже не
вышло. А с музыкой и рисованием лучше не начинай. Ну ты понял?
Писатель опять закивал головой.
-
Ну и тем более я там с одной познакомился. С музой Данилки такого –
слышал может, его еще Сердючкой кличут. Там батоны выросли - мама не
горюй! Так что прочувствуй серьезность ситуации. Цапнешь ручку или кисть
– голову оторву, и в этот раз без помощи грибов. Так что даже и не
думай... Ладно, пошел я, - Муз вздохнул и протянул Писателю
новорожденную руку, - Договорились?
Потом повернулся спиной и
направился к тени. И лишь у самого края обернулся и впервые улыбнулся
своей очаровательной улыбкой. – А за стишок тот, первой учительнице,
респект тебе и спасибо большое. Точно не показать, чего ты мне там
натворил? Верка, к примеру, в восторге.
Писатель отрицательно помотал головой. Муз опять тяжело вздохнул, шагнул в темноту и пропал.
Часа
полтора Писатель потом сидел в темной комнате. Что-то бормотал себе под
нос, вздрагивая плечами и иногда посмеиваясь. Потом вскочил, схватил
ручку, но, вспомнив обещание, тут же аккуратно положил ее на стол.
Разделся, лег в постель. Подумал: «Надо будет еще грибов взять у
Ворчика, поговорить по-настоящему, а то как-то все сумбурно получилось,
даже чаю не налил...» - и через мгновение забылся сладким сном.
молодость, пузоват и бездарен. Служа третий год после университета
обычным бухгалтером в одной из столичных фирм, он получал сравнительно
неплохие деньги. В силу своей неженатости и, соответственно, имея массу
свободного времени, некоторое время назад он не нашел ничего лучшего,
чем заняться литературной деятельностью. «Ну вот сначала в стол попишу,
потом в интернет выложусь, потом, глядишь, и книжка моя выйдет...» -
примерно так думал он вечерами, кусая кончик ручки, хмуря брови и
отправляя в корзину для бумаг исписанные кривым почерком листки –
словом, вел себя как любой начинающий бумагомарака, обладающий
непомерными, но отнюдь не неподъемными, амбициями и полным отсутствием
таланта.
Но, хотя он был и бесталантен – он был отнюдь не глуп,
поэтому его рукописи с завидным постоянством складировались только в
тумбочку стола, и до Интернета дело не дошло. Уж что-что, но меньше
всего он хотел видеть злые презрительные комментарии таких же маршалов
пера и генераллисимусов печатной машинки, как и он, и еще меньше – не
дай Бог – читать эти самые комментарии.
В тот злополучный вечер он
вышел просто прогуляться, набраться новых впечатлений и, возможно, идей
для своего нового тумбочного блокбастера. Но вместо впечатлений и идей
он встретил своего бывшего одноклассника Славку-Ворчика. Ворчиком его
прозвали за некоторое сходство с деревянной палкой, с одной стороны
которой находилась лошадь, а с другой плуг. Ворчик был длинным и тонким,
Славка тоже. Правда, злые языки шептали, что прозвали его не из-за
внешнего сходства, а внутреннего, и доля правды в этом была. С одной
стороны Славка ржал как конь, а с другой стороны, в определенные моменты
своего существования, тормозил, как плуг.
- Здорово! – Славка привычно заржал. Через два квартала ему в ответ заржала лошадь конного милиционера, патрулирующего улицу.
- Привет.. – Писатель тяжело вздохнул.
- Чего кислый такой? Даже не. Углекислый!
-
Да так. Грустно все вокруг. Мыслей нет. Вроде отдушину нашел – писать
разное – а не пишется. Таланта, наверное, нету. Призвания... Да и..., -
Писатель был настроен на более долгий и проникновенный монолог, но
Ворчик его быстро перебил.
- Нету призвания, говоришь? Не ссы. Появится!
- То есть?
- Короче тут тема одна есть.
- Какая? Писательная?
-
Да какая писательная! - Ворчик сделал театральную пятисекундную паузу и
видя, что собеседник заинтересовался более чем, выпалил – ГРИБЫ!
- Собирать что ли?
-
Да собрано давно все. Это как допинг для культуриста, нам только трех
латов не хватает. А Моррисон знаешь какую музыку под ними писал!!!
Короче, берем напополам – у тебя сразу такой талант проснется, что мама
не горюй, успевай только от издателей тапками отбиваться.
Перспектива отбиваться тапками выглядела привлекательно, денег было жалко.
-
Да не жмись! Это и не наркотик даже. Так, галлюциногенчик. Можешь вон с
картошкой пожарить... Это не дурь, от которой только голова болит..
Писатель
вздохнул и выложил пятерку. Через пятнадцать минут он стал счастливым
обладателем двух латов сдачи и трех грибов средней величины и повышенной
морщинистости.
- Помни! Все, что ты увидишь – реально, - напоследок
Ворчик сделал страшные глаза, – И пожалуйста, что бы не происходило –
относись к этому серьезно.... Шутка! – Славка коротко хохотнул и пошел
дальше.
Еще через десять минут Писатель был дома. Разделся, выключил
верхний свет, оставив включенной верхнюю лампу, с сомнением посмотрел на
грибы и все-таки решился. Прожевав, запил водой и стал ждать.
Реальность не менялась, разве что цвета стали немного ярче.
«Что там
Славка про Моррисона говорил?» - Писатель вспомнил то, ради чего он,
собственно, грибы и ел. Пододвинув к себе лист бумаги, он взял ручку и
начал привычно жевать ее кончик, ожидая прихода Мысли. Мысль не шла.
Наконец
он вспомнил одну идею об сросшихся близнецах, влюбленных в одну
девушку, и только было собрался заковать ее в кандалы слов и
предложений, нацелив чернильное копье на первую строчку, как за спиной
кто-то негромко кашлянул. Писатель обернулся, и увидел за собой в тени
невысокий неясный силуэт. Небольшого роста, похож на человека – но
что-то его насторожило. То ли количество рук было нечетным, то ли шеи не
было...
- Вы это, поосторожнее с этим. А лучше – просто положите
ручку на стол. Только мееедленно. – Силуэт пододвинулся поближе.
Писатель медленно положил ручку на стол и поднял руки.
- Ну это необязательно. Руки можете оставить как есть.
- Кто вы собственно? – писатель почти не заикался от страху, чем позже небеспричинно загордился.
-
Собственно я Муза. Вернее – тут голос гостя погрустнел – теперь,
скорее, не Муза, а Муз... Да, музы могут менять пол, и это вовсе не
грибы так на вас действуют – словно предвидя вопрос писателя, добавила
Муза. А впрочем – лучше все по порядку. Так вы лучше поймете причину и
цель моего визита. Для начала сядьте, вы просто обязаны увидеть как я
выгляжу в данный момент. – Муза сделала шуршащий шаг вперед – И
пожалуйста, попробуйте кричать не слишком громко, стенки тут тонкие.
В
свете лампы появилось нечто. Три руки (Писатель не ошибся), вместо ног –
что-то похожее на подошву улитки, только не сопливое, нос с тремя
ноздрями, два обычных волосатых уха (правда, одно чуть выше другого),
около полутора десятков глаз, бесформенное туловище. И посреди этого
великолепия, то бишь посреди живота – довольно красивый рот с ровными
зубами в два ряда и пухлыми губами Анжелины Джоли. Писатель ойкнул и
издал совсем не комильфо звук и запах. «Ну хоть на этом спасибо, уши мои
поберег» - сказала успокаивающе Муза и поморщилась. «Только жаль что в
носу третья ноздря есть. Лучше бы ни одной. Ты что на обед ел? Хотя
ладно. Хватит с тебя и вида моего. Впрочем, сам виноват».
Муза подшелестела поближе.
-
Ты готов меня слушать теперь вот без этих вот инцидентов? - Писатель
торопливо покивал головой. – Хорошо. Ты про муз что слышал, неуч
бестолковый? Тетка такая, прилетела, дала, в смысле вдохновение, и потом
улетела? А вот хрен! – рявкнула Муза, в ответ со стороны стула
послышалось подозрительное «пшшш». – Все, больше не буду... В общем
начнем с того, что каждому из вас – каждому! – при рождении дается своя
муза. Конечно не такая страшная как я, а вовсе даже ничего, миленький
такой ангелочек с крылышками. Который тихо сидит себе за спиной и
молится, чтоб никто из вас раньше времени за перо не взялся или за
гитару какую, и не задумал создать нечто свое, великое. Но как только
кое-кто, – Муза сделала многозначительную паузу и посмотрела на
Писателя, – решится на такой поступок, как кончается спокойная жизнь для
музы. Загвоздка вся в том, что включается «обратная связь» - любая
написанная строчка коренным образом влияет на наше здоровье и внешний
вид. Чем лучше писатель – тем здоровее муза, а чем здоровее муза – тем
вдохновеннее пишет писатель. И повезло той музе, у кого хозяин – Лев
Толстой какой, или Кастанеда, или Пушкин. Величавые Музы – так мы их
зовем, но среди своих чаще – Счастливчики из Счастливчиков. А теперь,
догадливый мой, попробуй сообразить, почему я такой рядом с тобой стою
красивый... Ну?
- Э-м-м-м....
- Что эммм? Думаешь, приятно в один
прекрасный момент осознать, что из-за какого-то идиота, который написал в
восьмом классе стих про свою первую учительницу, у тебя внезапно вырос
член? Хочешь, член покажу? А?
- Не надо...
- Ну и правильно.
Нечего тебя травмировать. Помнишь тот стишок? А теперь попробуй
представить себе какой он у меня, и, главное, где он вырос?
Писатель минуту промолчал. Муз выжидающе смотрел на него. Затем лицо Писателя прояснилось.
- А можно я исправлю? Я могу, честно-честно! Только вы помогите как-нибудь! Ну там вдохновения и всего такого...
-
Извини, родной, но в данный момент я могу тебе предложить примерно вот
это, - Муз вздохнул, и, одновременно ковыряя в средней ноздре отростком
уха и почесывая волосатый живот единственным когтем левой руки, протянул
Писателю ручку. Тот лихорадочно ее цапнул и начал быстро корябать на
листе бумаги, после вдохновенно вскочил на ноги, отряхнул невидимую
прядь со лба и продекламировал:
«Нестриженый газон, мохнатая спина,
Все было словно сон влюбленного слона,
На грязной Лимпопо среди хвостов и рыл
Влюбился старый слон в одну из зебр-кобыл...»
Внезапно
на спине Муза лопнула кожа, и оттуда начала расти третья рука. Ухо,
недоковыряв в носу, свалилось на пол и с шипением исчезло, на месте уха
образовался еще один глаз. Спина жутко зачесалась. Муз втихаря, зато
матерно, выругался. Потом укоризненно посмотрел на горе-писаку и
проязвил:
- Ну что, помощничек? Чем я теперь в носу ковырять буду?
- Ой... Опять какашку сварганил. Сейчас... Сейчас... Я мигом... – Писатель схватил лист и порвал его на мелкие кусочки.
- Стоять, мурзик! Рукописи не горят – забыл, что ли?
Клочки
бумаги: кто побольше, тот подползая, кто поменьше – те просто
притягиваясь, словно капельки ртути из жидкого терминатора; и вот уже
через пять секунд стали одним целым листом, который, нагло порхая, снова
лег на письменный стол.
- Да и не совсем для этого тут я. Тут вопрос
поделикатнее..., - Муз кашлянул, – короче, все самые страшные и просто
некрасивые музы там у нас собрали клуб по интересам. Есть там и
пострашнее меня, я не комплексую, но после твоих излияний меня там
перестают узнавать и приходится заново знакомиться. Так что, - в голосе
Муза послышались стальные нотки – ты с писанием завязывай. Чтоб хуже не
вышло. А с музыкой и рисованием лучше не начинай. Ну ты понял?
Писатель опять закивал головой.
-
Ну и тем более я там с одной познакомился. С музой Данилки такого –
слышал может, его еще Сердючкой кличут. Там батоны выросли - мама не
горюй! Так что прочувствуй серьезность ситуации. Цапнешь ручку или кисть
– голову оторву, и в этот раз без помощи грибов. Так что даже и не
думай... Ладно, пошел я, - Муз вздохнул и протянул Писателю
новорожденную руку, - Договорились?
Потом повернулся спиной и
направился к тени. И лишь у самого края обернулся и впервые улыбнулся
своей очаровательной улыбкой. – А за стишок тот, первой учительнице,
респект тебе и спасибо большое. Точно не показать, чего ты мне там
натворил? Верка, к примеру, в восторге.
Писатель отрицательно помотал головой. Муз опять тяжело вздохнул, шагнул в темноту и пропал.
Часа
полтора Писатель потом сидел в темной комнате. Что-то бормотал себе под
нос, вздрагивая плечами и иногда посмеиваясь. Потом вскочил, схватил
ручку, но, вспомнив обещание, тут же аккуратно положил ее на стол.
Разделся, лег в постель. Подумал: «Надо будет еще грибов взять у
Ворчика, поговорить по-настоящему, а то как-то все сумбурно получилось,
даже чаю не налил...» - и через мгновение забылся сладким сном.
Свежие комментарии