-- Дзззззззззззз! — требовательно раздалось в коридоре.
От неожиданности Карл Иванович просыпал горсть кунжута мимо лотка.
-- Дзззззззззззз! — снова раздалось в прихожей.
-- Иду, иду! — крикнул Карл Иванович, запахнул халат и закашлялся.
«Кого
там в такую рань?» — думал он, шаркая тапочками по линолеуму,
усыпанному перьями и зерном. Плотно закрыв за собой дверь комнаты, он
приоткрыл входную дверь, накинув цепочку.
В полумраке лестничной
площадки стоял высокий молодой парень с орлиным носом и таким же орлиным
взглядом. Карл Иванович порылся в кармане халата, достал очки и нацепил
их. Парень производил неопределенное впечатление: абсолютно выбритая
голова настораживала, а стопка книг под мышкой успокаивала.
--
Доброе утро! — улыбнулся парень. — Мы проводим месячник по
распространению книг преподобного учителя Свами Прабхупады. Вы слышали
про Господа Кришну?
-- Слышал, — поморщился Карл Иванович. — Я все уже слышал в этой жизни, молодой человек.
-- Вы можете звать меня просто Коля, — улыбнулся молодой человек и вопрошающе покосился на дверную цепочку.
-- А могу я вас не звать? — саркастически произнес Карл Иванович, не собираясь снимать цепочку.
--
Могу спорить, — как ни в чем ни бывало продолжал Коля, — вы не очень в
теме, как Господь Кришна дарует вечное наслаждение и освобождение от
страданий!
-- И как?
-- Впустите господа Кришну в свое сердце!
-- Ему там не понравится, — вдохнул Карл Иванович. — Старое изношенное сердце, два инфаркта. Что ему там делать?
--
Да не ему, а вам! — рассмеялся Коля. — Попробуйте повторять: Харе
Кришна, Харе Кришна — Кришна Кришна, Харе Харе. Сразу станет легче!
-- Просто повторять?
-- Конечно!
-- Повторять может и попугай.
--
А вот смотрите, что по этому поводу говорит Прабхупада... — Коля ловким
движением распахнул верхнюю книгу строго посередине. — Вот, слушайте...
-- Коля, — перебил Карл Иванович. — Я старый человек, фронтовик, атеист.
Найди себе юную красивую девочку и рассказывай ей все это. Поверь мне,
Коля, выйдет куда больше проку.
Коля разочарованно вздохнул и по-детски вытянул губы трубочкой.
-- А кто-нибудь из внуков дома есть? — спросил он, аккуратно вглядываясь в сумрак прихожей.
-- Я один живу, — покачал головой Карл Иванович. — Внучка в Германии.
-- Ну... извините за беспокойство. Счастья вам! Харибол!
Карл
Иванович запер дверь, дошлепал до кухни, налил стакан воды, сел в
кресло и выпил. Некоторое время он дремал, откинувшись на плетеную
спинку. Затем открыл глаза, посмотрел на часы, нацепил на голову
радионаушники и включил телевизор. Телевизор тут же принялся бубнить, а
Карл Иванович положил на колени стопку газет, а за ухо карандаш,
просунув его за дужкой наушников. Газеты он листал быстро,
останавливаясь лишь на предвыборных новостях. Пару раз нахмурился, а
один раз понимающе кивнул и обвел карандашом заметку.
В какой-то
момент ему показалось, что к бойкой скороговорке дикторши добавился
посторонний гул. Карл Иванович сдвинул наушник с левого уха и
прислушался. «Дзззззззззззз!!!» — надрывался звонок в прихожей.
Кратко выругавшись, Карл Иванович поднялся с кресла и поспешил к двери под непрекращающийся звон.
* * *
На
лестничной площадке стояли две женщины лет по шестьдесят, одна держала в
руке красную папку, а другой давила на кнопку звонка.
-- Прекратите трезвонить, с ума сошли?! — рявкнул Карл Иванович, и женщина испуганно отдернула руку. — Что надо?
--
А я уж думала, никого нет, — простодушно откликнулась дама с папкой, а
ее спутница согласно закивала. — Доброе утро! Мы собираем подписи за
кандидата в губернаторы от нашего округа Адаскина Эмиля Гарриевича.
-- Зачем? — нахмурился Карл Иванович. — Через неделю выборы. Зачем подписи?
--
Честно говоря, — вступилась вторая женщина, — мы бы хотели просто вас
проинформировать о нашем кандидате. Эмиль Гарриевич — очень честный
человек, у него два сына и четыре внука, он владелец сети супермаркетов
«Русская троечка». Очень честный. Может, вы нас впустите?..
--
Как может честный человек владеть сетью супермаркетов? — не выдержал
Карл Иванович. — Зачем твердить о том, чего не знаете? Заладили как
попугаи: честный, честный! Так и говорите: талантливый предприниматель,
удачливый бизнесмен. Про честность-то зачем? Нахапал денег на торговле
оружием в первые годы перестройки. Я в «Русской троечке» даже зерно для
птиц не покупаю!
-- Зато сметана самая дешевая, — обиженно
перебила женщина с папкой. — А про оружие это вам глупость какую-то
сказали, первый раз такое слышу.
-- Честность! — возмущенно продолжал Карл Иванович. — Вот скажите, фокусник — это честный человек или нет?
-- Смотря какой, — убедительно возразила тетка с папкой.
-- Любой! Талантливый! Гениальный фокусник! Можно сказать про фокусника, что он очень честный?
-- Да при чем тут фокусник? — возмутилась женщина с папкой.
-- А вы не знаете, кто был его отец? — удивился Карл Иванович.
Женщины переглянулись.
-- Вы знали отца Эмиля Гарриевича? — осторожно спросила та, что с папкой.
--
Его отца, Гарри Адаскина, знали все, — грустно усмехнулся Карл
Иванович. — Спросите у любого фронтовика, вам расскажут. Талантливейший
был фокусник-иллюзионист до войны, царство ему небесное. А уж во время
войны, когда по частям ездил, по передовым... знаете, как обожают
артистов на фронте? А после войны он бы первой звездой стал, но его в
пятидесятом посадили как врага народа. Ни за что.
-- Ну вот, видите, — произнесла женщина с папкой. — А вы его сына ругаете.
-- Я не ругаю. Я поправляю. Не надо говорить, что он честный. Надо говорить — предприимчивый.
-- Так вы проголосуете за него?
Карл Иванович помотал головой.
-- Я не хожу голосовать.
-- Это почему еще? — удивилась женщина с папкой.
-- Так.
-- Вы что, хотите, чтобы прошел Райков?
--
Райков не пройдет, — покачал головой Карл Иванович. — Пройдет ваш
Адаскин. У него и деньги, и связи. В общем — пройдет он, поверьте на
слово.
-- Откуда вы знаете?
-- Да уж поверьте, — усмехнулся Карл Иванович.
-- А чего же тогда голосовать не ходите, раз такой умный и все знаете? — спросила вторая.
-- Потому и не хожу, — ответил Карл Иванович.
Тетка
открыла рот — то ли попрощаться, то ли поспорить, но в это время из
недр квартиры глухо донеслось: «Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!»
Карл Иванович поморщился и глянул на часы. Тетки переглянулись.
«Да здравствует наш мэр — дорогой Эмиль Гарриевич!» — снова произнес таинственный голос глухо и вкрадчиво.
-- Это кто у вас? — заинтересовалась тетка с папкой. — Позовите его, пусть распишется.
-- Это попугай, — отмахнулся Карл Иванович.
«Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!»
-- А голос человеческий... — с сомнением произнесла тетка с папкой.
«Да здравствует наш мэр — дорогой Эмиль Гарриевич!»
-- Всего вам доброго, — заторопился Карл Иванович, проворно захлопнул дверь, запер ее на ключ и посмотрел в глазок.
Тетки стояли все там же и недоуменно переговаривались. Одна махала папкой на дверь, другая недоуменно пожимала плечами.
-- Что за день сегодня такой? — проворчал Карл Иванович. — Так и ходят, кто попало.
* * *
Следующий
звонок раздался через полчаса. Карл Иванович хмуро дошлепал до двери и
глянул в глазок. В центре шара фантасмагорически выпуклой лестничной
клетки стояли две девочки. В руке одной была корзинка, и от того она
напоминала Красную Шапочку.
Карл Иванович накинул цепочку и приоткрыл дверь.
--
Здравствуйте! — пропищали девочки, выставляя вперед корзинку, где
что-то влажно копошилось. — Купите котенка пожалуйста, недорого!
-- Вот только котенка мне не хватало! — возмутился Карл Иванович.
-- Тогда возьмите бесплатно!
-- У меня аллергия на шерсть! — рявкнул Карл Иванович и захлопнул дверь.
Девочки еще немного постояли, затем одна выразительно покрутила пальцем у виска.
— Аллергия на шерсть у него! Маразматик старый, у него пух по всей квартире летает, — возмущенно донеслось из-за двери.
* * *
Карл Иванович уже не удивился, когда раздался следующий звонок. Трезвонил неопрятного вида парень с горящими глазами.
-- Вы что-нибудь слышали об Иисусе Христе? — спросил он сходу.
Карл Иванович приподнял очки над переносицей и смерил его медленным взглядом с головы до ног и обратно.
--
Ну что вы, откуда? Мне девяносто семь лет... Да-да, девяносто семь. Я
коренной москвич. Фронтовик. Военный летчик. У меня двести сорок боевых
вылетов и шесть орденов Славы. Первый раз в жизни слышу про Иисуса
Христа! Это наверно кто-то из собеса?
Парень сперва не нашелся что ответить, а затем ловким движением, словно из рукава, вынул крохотную Библию.
-- А вот что по этому поводу... — начал он, но Карл Иванович его перебил.
-- Вы из какой церкви?
-- Из Христианской.
-- Я понимаю. Называется как?
-- Вообще-то мы баптисты.
-- Ну а мы атеисты, — произнес Карл Иванович, давая понять, что разговор закончен.
* * *
Следующий
звонок раздался ровно в шесть часов вечера. Карл Иванович как раз
поменял воду во всех поилках, вернулся в кухню и прилег поспать на
диванчик. Звонок не унимался, словно палец звонящего прилип к нему. За
дверью стояли двое рослых мужиков в плащах. Лицо одного было хмурым и
квадратным, другой же оказался голубоглазым и приятным на вид.
Карл Иванович приоткрыл дверь на цепочку.
-- Добрый вечер, Карл Иванович, — улыбнулся голубоглазый, ловким движением распахивая служебную корочку. — Мы к вам по делу.
-- Кто такие? — нахмурился Карл Иванович.
--
Вы нас впустите сначала, — произнес голубоглазый таким тоном,
одновременно вежливым и бескомпромиссным, что даже Карл Иванович не смог
отказать, хотя буквы в удостоверении толком не разглядел.
Войдя в прихожую, гости деловито огляделись.
-- Пройдемте на кухню, — сказал Карл Иванович, — Там нам будет удобнее разговаривать.
Он
прошел на кухню и сел в кресло. Голубоглазый сел на старую табуретку,
смахнув перышко, а Хмурый застыл у двери, видимо, не решаясь сесть на
расстеленный диванчик.
-- Карл Иванович, наш визит неофициальный, — деловито начал голубоглазый. — Мы хотели бы сегодня просто познакомиться с вами.
Карл Иванович молчал, и голубоглазый продолжил:
-- В надежде на будущее сотрудничество.
Карл Иванович промолчал снова.
--
В определенных кругах, — начал голубоглазый, — ходят слухи о вашем
уникальном даре: предсказывать результаты политических выборов.
--
А вы на улице прохожего остановите, — посоветовал Карл Иванович, — Хоть
кто-нибудь не горазд предсказывать результаты выборов?
-- Верно, — кивнул голубоглазый. — Но только вам это удается безошибочно.
Карл Иванович кивнул на телевизор с наушниками и стопку газет, исчерканных карандашом.
-- Это потому, что я интересуюсь политикой, — пояснил он. — А в чем, собственно, дело?
Голубоглазый побарабанил пальцами по столу и обернулся на хмурого.
--
Соседи на вас жалуются, — отрывисто начал хмурый. — Антисанитарное
состояние. Превратили жилплощадь в курятник. По всей площадке пух.
-- А что, теперь запрещено держать в квартирах попугайчиков? — спросил Карл Иванович, в упор разглядывая хмурого.
-- У вас же не один и не два, — буркнул хмурый.
-- А где указано, сколько можно? — спросил Карл Иванович.
--
А это просто указывается, — кивнул хмурый. — Это, значит, приходит
санитарная комиссия. Проверяет, значит, состояние квартиры. И
выписывает, значит, предписание. Ежели предписание не выполняется —
отключается вода, газ, электричество, и квартира опечатывается.
Карл Иванович некоторое время размышлял.
-- Я пенсионер, — произнес он. — Фронтовик. Инвалид.
-- И бизнесмен, — вставил голубоглазый.
-- Ну, это громко сказано, — спокойно возразил Карл Иванович. — Был бы бизнесмен, жил бы на Рублевке. Попугайчики — мое хобби.
-- Говорящие попугайчики, — уточнил голубоглазый.
-- Говорящие.
-- Политически грамотные, — закончил голубоглазый.
Наступила тишина, и в этой тишине вдруг явственно щелкнуло реле таймера.
«Да здравствует наш мэр — дорогой Эмиль Гарриевич!» — раздалось из недр комнаты. — «Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!»
Карл
Иванович пошлепал в прихожую мимо посторонившегося хмурого и щелкнул
тумблером. Голос смолк на полуслове. Карл Иванович вернулся в кухню,
опустился в кресло и прикрыл веки.
-- Молодые люди, — произнес он дребезжаще, — вы объясните прямым текстом, чего вы добиваетесь.
--
Объясняю, — откликнулся голубоглазый. — Вы выращиваете попугайчиков к
выборам. Обучаете их лозунгам и сразу по итогам продаете различным людям
и организациям...
-- Так, — кивнул Карл Иванович. — Различные
люди и организации любят выслужиться перед новым начальством, поселив в
кабинете политически грамотного попугайчика с самого момента объявления
итогов. И новое начальство с большой симпатией относится к таким
проявлениям служебной вежливости. Кто-то покупает портрет, кто-то
говорящего попугайчика. Я не пойму, в чем проблема?
-- Проблема,
Карл Иванович, в том, что вы за двадцать лет ни разу не ошиблись, —
сообщил голубоглазый. — И мы бы хотели с вами об этом поговорить, а
может и посотрудничать. На выгодных для вас условиях. Мы — ответственная
государственная структура, и нас интересует источник вашей безошибочной
информации. Я правильно изъясняюсь? Что тут непонятного?
-- Что значит, ни разу не ошибся? — переспросил Карл Иванович.
--
Это значит, — объяснил голубоглазый, — что вы ни разу не заставили
ваших попугайчиков репетировать имена тех кандидатов, которые потом не
прошли.
Карл Иванович как будто не слышал. Затем веки его дрогнули и приоткрылись.
--
Ах, вон оно что... — произнес Карл Иванович. — А я-то думаю, куда вы
клоните... Что за тон, что за шантаж с санитарной инспекцией... — Он
привстал в кресле, оперся на палку, поднялся на ноги и зашаркал к выходу
из кухни. — Я-то думаю, что за фантастика, что за намеки... — Он
остановился на пороге и махнул палкой. — А ну-ка, брысь отсюда оба!
Живо, я сказал! Живо!
Голубоглазый и хмурый недоуменно переглянулись.
-- Живо! — повторил Карл Иванович. — Ишь ты, совсем с ума посходили.
--
А в чем дело? — Голубоглазый пытался сохранить невозмутимость, но по
его лицу было понятно: все идет не так, и он уже сам это чувствует.
-- Кто вам вообще про меня доложил? — кипятился Карл Иванович. — Откуда информация?
-- У нас свои каналы, — с достоинством произнес голубоглазый.
--
Ваши каналы — взять и выпороть, — произнес Карл Иванович. — Кто вам
сказал, что я никогда не обучал попугаев именам проигравших кандидатов?
Кто? Вы хоть знаете, как у меня все устроено? У меня две комнаты, живу
сам на кухне. В каждой комнате по обучающей колонке. В одной комнате
попугаи разучивают одного кандидата, в другой — другого. Двери всегда
закрыты. Каких больше учить, каких меньше — это я решаю по газетам.
Выигравших продаю. Проигравших — раздаю бесплатно активистам штаба.
Тупых и упрямых, кто имен повторять не научился, — выпускаю в форточку.
Лесопарк рядом, пусть живут, как хотят. Ясно?
Голубоглазый многозначительно посмотрел на хмурого.
-- Пусть покажет, как он учит за Райкова, — пробасил хмурый. — Он за одного Адаскина учит.
-- Покажите пожалуйста, в какой комнате вы учите своих попугаев хвалить Райкова, — попросил голубоглазый.
-- Разумеется, в маленькой. Извольте. — Карл Иванович щелкнул тумблером.
«Райков Алан Кайсанбекович, заслуженный поэт!» — загремел голос из загаженой колонки. — «Да здравствует наш мэр Райков!»
-- Всего хорошего, Карл Иванович, — козырнул голубоглазый, — Извините, что побеспокоили, ошибка вышла.
-- Я вот чего не понимаю, — обернулся хмурый. — Вы им что, прослушивание потом устраиваете?
-- И прослушивание тоже. А в основном запоминаю, кто как чирикал у меня.
-- Всего доброго, — еще раз козырнул голубоглазый, но вдруг остановился на пороге, — так значит, Адаскин?
-- Девяносто пять процентов.
-- Попугайчика можно приобрести?
-- Триста долларов. Чем кормить, как ухаживать знаете?
Голубоглазый
кивнул, вынул бумажник и начал в нем деловито копаться. Карл Иванович
направился в комнату и вышел оттуда вскоре с небольшой клеточкой.
Просунув в клетку палец, он погладил испуганного волнистого попугайчика
по макушке.
-- Ну? Чего скажем? — ласково шепнул он.
«Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!» — доверительно проскрежетал попугайчик, косясь испуганным глазом.
-- Благодарю! — голубоглазый вручил старику деньги и взял клетку.
-- Фантасты... — саркастически произнес Карл Иванович, запирая за ними дверь.
* * *
Волнения
беспокойного дня не прошли даром — к вечеру разболелось сердце. Карл
Иванович укрыл ноги пледом и лег на диван, положив под язык таблетку
нитроглицерина. Голова кружилась, в висках стучало, а грудь пронизывала
острая и страшная боль. Было не столько больно, сколько страшно, и очень
не хватало воздуха. Такие приступы случались и раньше. Прошло минут
пять, и вроде боль стала потихоньку отступать. Карл Иванович полежал
немного, затем встал, медленно дошел до окна и распахнул створку. А
затем так же медленно вернулся на диван.
Он лежал и думал, что
надо полежать еще немного, а затем встать и насыпать попугаям кунжута. А
потом в окно вдруг яростно ударил холодный осенний ветер, и вдалеке
пораспахивались двери обеих комнат. А этого допускать было никак нельзя,
чтобы не смешались и не вызубрили лишнего. Карл Иванович попытался
приподняться, но вдруг боль схватила грудь со страшной силой, а потолок
начал проваливаться. Последнее, что он услышал — это птичью возню в
коридоре, а последнее, что увидел — аккуратно заглядывающих в кухню
попугайчиков.
Боль постепенно исчезала, но вместе с телом. Карл
Иванович падал в черный бесконечный коридор, пока вдалеке не показалось
ослепительное сияние. Оно приблизилось — и вдруг коснулось светящимся
дыханием бесплотной макушки Карла Ивановича, проникая глубоко внутрь.
Раздался
громовой голос. Хотя это был и не голос, и говорил он не слова, а будто
заглядывал в самую глубину души — туда, где еще недавно было сердце. Но
сам взгляд, с которым он туда заглядывал, словно бы произносил: «НУ?
ЧТО СКАЖЕМ?»
Карл Иванович, потомственный коммунист, названный в
честь Маркса, летчик и фронтовик, убежденный атеист, железный Карл, как
его звали в полку, впервые в жизни ощутил такую полнейшую душевную
растерянность, какой никогда не испытывал даже в детстве. Он не знал,
что ответить. Иисус? Аллах? Кришна? Душа просто молчала.
«ЧТО Ж ТЫ?» — дохнул громовой голос и подбросил Карла Ивановича высоко вверх.
Светящееся
пятно, кружась, осталось внизу, а впереди забрезжила невиданная
ослепительная свежесть, не формой, а чем-то совсем другим неуловимо
напоминавшая гигантскую форточку.
Карл Иванович влетел в нее, на
миг ослеп и камнем пошел вниз. Но вдруг на спине сами собой
расправились два белоснежных крыла и подхватили Карла Ивановича. Он
взмахнул ими раз, другой, третий — и начал легко подниматься вверх,
начиная оглядываться по сторонам и все пытаясь понять, то ли душа его
такая легкая, то ли на душе так легко.
Свежие комментарии