Поздние летние сумерки искажали тени, отбрасываемые деревьями и кустами, превращая их в пугающих монстров. Илюшка сильнее сжал бабушкину ладонь и тихо спросил:
– А в этом лесу живут звери?
– Конечно, милый. Только они совсем маленькие и не злые. Ящерки там, зайчики, лягушки. Не бойся, я же рядом, да и немного нам осталось, скоро уже первые дома деревни покажутся, – успокаивала Глафира Никифоровна внучка.
Через несколько минут лес резко поредел, и дорога вывела их к краю поля, в конце которого видны были дома с призывно горящими ярким светом окнами.
Мальчишка заметно расслабился, но, несмотря на физическую и моральную усталость, шаг ускорил.
А его бабушка шла, думая о том, как несправедлива судьба, как тяжко жить в мире, и где найти силы, чтобы всё преодолеть.
– Не тяни, Илюш, тяжело всё-таки, – попросила бабушка, тащившая большую сумку в левой руке и сумку поменьше, перекинутую через плечо.
Сам мальчишка тоже нёс небольшую сумку, из которой раздавалось недовольное мяуканье, и иногда, в оставленной на молнии прорехе, появлялись то серая лапа, то любопытный розовый нос.
Мальчик приостановился, посмотрел на свою сумку, тихо сказал:
– Потерпи, Пушок, скоро дома будем.
Глафира Никифоровна, услышав внука, улыбнулась. Его слова о доме согрели ей душу.
Дочка не баловала бабушку встречами с внуком. Аглая с детства стремилась в город. Не любила она деревню всеми фибрами своей души. Едва окончив девятый класс, умчалась в город.
В восемнадцать выскочила замуж, родила Илью, развелась. Надо отдать должное молодой девчонке, которая стойко преодолевала все трудности, но матери не жаловалась, и помощи постоянно не просила.
Однако, и навещать маму не спешила, и внука раза два всего показала. Первый раз Глафира сама к ней в город приехала, второй раз у Аглаи длительная командировка наметилась, вот она пятилетнего Илью к маме и привезла.
А месяц назад дочь позвонила. Вся в слезах и соплях, толком ничего не объяснила, только попросила приехать и Илью забрать.
Глафира примчалась тут же. Выяснилось, что что-то там на работе случилось, Аглаю в чём-то обвинили, в суд на неё подали, и грозит ей срок...
Так и случилось. Отправили дочь на три года на поселение. А Глафира побегала по всем организациям, всё оформила, и с девятилетним внуком отправилась домой.
Дочка на квартире жила. Глафира кое-что из вещей собрала, но многое оставила, своего девать некуда. Больше Илюшкины вещи собирала.
Да вот ещё и кота забирать пришлось. Сама Глафира ни кошек, ни собак в доме не держала. Деревенских, что забредали к ней во двор, прикармливала, погладить могла, но в дом не брала...
*****
Скромный дом в три окна встретил их тёмными окнами и шелестящей на ветру листвой высокого клёна. Глафира гордилась своим клёном.
Посаженный покойным мужем в день их свадьбы, он дарил женщине радостные воспоминания и согревал сердце своей красотой.
– Во, явилась, не запылилась! Ты, Глафира, чё по ночам шляешься, чай не девка уже, коленки отсюда слышу, как скрипят, – раздался противный тонкий мужской голос.
– Тьфу на тебя, Данила! Вот вроде и имя у тебя красивое, а только оно одно и есть в тебе красивого, – вздрогнув от неожиданного приветствия, крикнула женщина.
Всю жизнь соседствовали они с Данилой Прялиным, мужиком ехидным, злобным да любопытным не в меру. Как муж помер, совсем житья от соседа не стало.
В забор за Глафирой подглядывать стал, да все её действия комментировать:
– Ох, ты ж, Глафира, дурная баба, кто ж так грядки пропалывает! Тю на тебя, Глафира, ты чего крыжовник то не собираешь, забродит на ветках!
Про крыжовник – это он не случайно. Роскошный куст рос прямо возле забора. Глафира подозревала, что сосед специально проделал там не то дырку, не то щель расширил, но дотягивался своей костлявой рукой до ягод, обирая всю сторону, что обращена к его двору.
И так почти каждый день. Пробовала она с ним и по-хорошему, и по-плохому, бесполезно…
– Давай Илюш, заходи в дом, – пропустила она внука вперёд, открыв дверь.
– Ба, а что это за человек? – спросил внук, – Чего злой такой?
– Не обращай внимания, Илюш, он только словами злобится, руками не размахивает.
Пушок, выпущенный из заточения, деловито обошёл обе комнаты. Заглянул на кухню, обнюхал все углы, и, усевшись аккурат посередине большой комнаты, принялся умываться.
– Ну вот и ладно, с новосельем, значится, – улыбнулась Глафира, глядя на кота.
*****
Лето подходило к концу, дел было невпроворот. Оформила она Илюшку в сельскую школу.
Мальчишка оказался вполне себе воспитанным. Хлопот больших не доставлял, успел даже с Колькой соседским подружиться. Да всё вопросами бабушку засыпал, всё ему внове было.
Вот кто напрягал Глафиру, так это Пушок. Как сказал ей внук, кот у него боевой. Он с ним по-своему с детства играл, вот и вырос из него не мягкий ласковый котик, а опытный воин.
Пушок успел уже с котами подраться, собак подразнить, два горшка с цветами с подоконника скинуть, шторку подрать и в бочку с водой нырнуть. Крику то было, крику!
А Данила наблюдал да комментировал, чтоб ему крышкой от колодца по башке:
– А что же Аглаха твоя, бросила мальца? Ууу, кукушка! Худой вон какой, видать не кормила...
– Ты б его держала подле себя, наши-то пацаны не любят городских.
Любопытный нос Данилы торчал в заборе, между слегка разошедшимися от старости досками. А может и специально он их раздвигал.
Как-то не выдержала Глафира, запустила в наглую морду соседа ковшиком. Тот об забор знатно грохнулся, а Данила пуще прежнего заорал:
– Ты чего это дерёшься, Глашка?! Я ить и ответить могу!
– Иди уже, ответчик! А то в следующий раз не ковшиком запулю!
Так бы всё и продолжалось, если бы однажды утром, когда Глафира вышла в огород сорвать свежего яблочка, с соседского двора не раздался болезненный вопль.
«Неужели на грабли наступил, – подумала Глафира, – так ему и надо!»
Беспокоило её и то, что внук серьёзно был настроен покарать Данилу за его обидные слова. И уже приступил к исполнению своих угроз:
Одну из дырок, в которую чаще всего подглядывал Данила, мальчишка вымазал солидолом. И где только раздобыл, видать кто-то из местных ребят подсказал.
Глафира прислушалась, но в соседском дворе было тихо. Набрав яблок, она вернулась в дом. День прошёл, как обычно. Вечером Глафира напекла пирожков, и они уселись с внуком в саду гонять чаи.
То ли аромат выпечки, то ли вечное любопытство, но что-то точно привлекло Данилу...
Пытаясь окоротить соседа, Глаша накинула на забор в самом наблюдательном месте чёрную плёнку, специально купленную для такого дела. Попивая чай, она видела, как плёнка заколыхалась, и поняла, что это сосед пытается восстановить свой наблюдательный пункт.
Лёгкие сумерки и слабое зрение не давали ей рассмотреть в деталях действия Данилы, но Илюшка подсказал:
– Пытается дырку прорвать, – шепнул он бабушке.
– Вот, зараза неугомонная! – воскликнула она.
И тут снова раздался вопль соседа. А внук рассмеялся.
– Что там такое? – поинтересовалась бабушка, удивившись смеху мальчишки.
– Пушок терминатора включил, – продолжая похихикивать, ответил Илья.
– Какого терминатора? – с трудом выговорив незнакомое слово, спросила Глафира Никифоровна.
– Ааа, я с Пушком дома часто играл в терминатора. Спрячусь за угол, пальчиками по стене перебираю, а в зеркало, что в шкафу, наблюдаю.
Он сначала просто смотрит, потом подбирается и начинает красться, напрягается и идёт такой весь грозный... И, за несколько шагов до моей руки, делает резкий прыжок, пытаясь ухватить меня за пальцы!
Вот я эти его движения и называю режимом терминатора.
– И что? Как это связано с воплем Данилы?
– А он в проделанную дырку два пальца высунул, а Пушок как раз рядом был, пальчики увидел. Я-то, когда играю с ним, слежу и успеваю руку убрать, а Данила этот ничего ж не видел, вот Пушок в прыжке и схватил его за пальчики.
Тут уж и Глафира рассмеялась.
– Ладно хоть не в лицо уцепился, а за пальчики можно, но лучше приглядывать за Пушком. А то осерчает Данила, да ещё чего сделает коту, – подумав, забеспокоилась бабушка.
– А чего он к нам лезет? – насупился Илья.
*****
Данила хоть и был характером вредный да на язык противным, но сообразить, что за пальцы его кот цапнул, сообразил. И стал он внимательно выглядывать двор Глафиры.
И, конечно же, заметил серого врага. И стал по мелкому пакостить котярке: то картошкой в него кинет, то из шланга водой обольёт. А Пушок всё себе на память записывал и план мести разрабатывал.
И мстя случилась...
Возвращались как-то бабушка с внуком из магазина с покупками. Пушок на клёне сидел да их высматривал. Шли они как раз мимо дома Данилы.
Не удержался тот, выскочил за калитку и за ними пошёл с комментариями:
– Чё, пенсию получила, всю на внука спустила? Ох, теперь сама доедать не будешь, будешь мелкого откармливать.
Глафира резко остановилась и повернулась к въедливому мужику:
– Ох, Данила, да что ж тебе неймётся! Ладно меня достаёшь, теперь и внука затрагивать начал. Эх, взять бы хворостину да отходить бы тебя, да ума-то не прибавится. Ты с чего взял, что я на пенсии? Или так плохо выгляжу?
Женщина стала грозно надвигаться на оторопевшего мужика. За ней, поставив пакет, последовал и Илья, насупив брови и сжимая кулаки.
– Эт вы чё? Эт вы зачем? А ну кась, вертайтися, а то я за себя не отвечаю, – запричитал на высокой ноте Данила, пытаясь принять такую же грозную позу.
Одетый в старые треники и фланелевую рубаху в клетку, он выставил одну ногу вперёд и принял типа бойцовскую стойку, сжав свои костлявые ладони в кулаки.
Неизвестно, чем бы закончилось их противостояние, но всё решил один прыжок пушистого муррминатора. Пушок вцепился в выставленную ногу Данилы всеми четырьмя лапами, от души куснул её, оттолкнулся задними лапами и встал рядом с бабушкой и внуком.
Они отвернулись от матерящегося мужичка и пошли домой. Вдруг Пушок остановился, обернулся, пристально посмотрел на Данилу.
«I will be back!» – говорил его взгляд.
Автор ГАЛИНА ВОЛКОВА
Свежие комментарии