Лавка

— Что можно так долго сверлить? — ворчал мистер Аддамс, держась за голову.

Его маленькие глазки превратились в щелки, а плоское лицо совсем посерело.

При всей антипатии к Аддамсу, Арчи не мог с ним не согласиться. К антикварной лавке Аддамса примыкала скобяная лавка Струпа. И вот уже вторую неделю там шел ремонт.

Делали его будто демонстративно и максимально громко. Арчи легко представлял себе, как Струп заказывает старые и максимально ржавые сверла и с каким-то садистическим удовольствием ковыряет кирпичную стену.

Ковыряет ее долго и упорно, но без особой цели. Просто чтобы вывести из себя как можно больше жителей Западного Лондона.

Струп будто бы специально выдерживает паузу после обеда, чтобы соседи немного расслабились. А потом р-раз! И внезапно включает на полную мощность свое адское сверло.

Вибрация по улице бежит такая, что звенят рюмки на полках и стеклышки в очках, а люди от неожиданности подскакивают.

Арчи своими глазами видел, как преподобный Боггис, заглянувший к ним в лавку за подсвечниками, смертельно побледнел и беззвучно зашевелил бескровными губами. Читал молитвы. Ему, должно быть, казалось, что наступает Судный День.

Арчи дребезжание мучило особенно сильно. У него ведь и слух был необычайно тонкий, почти музыкальный. Можно сказать, исключительный слух для попугая.

Ах да, забыл сказать, Арчи был белым какаду, обладателем монументального клюва и души философа. Жил он в лавке Аддамса уже второй месяц и успел возненавидеть это место всей душой.

Главной причиной недовольства был, конечно, сам мистер Аддамс. Арчи его своим хозяином не признавал. Трудно любить человека, который тебя каждый день обзывает «бестолковой птицей» и обещает наделать из твоих перьев воланчики для бадминтона.

И всё из-за твоего нежелания повторять за ним «Добррро пожаловать!», «Карррамба!» и прочую чушь. Все-таки даже у попугая есть гордость. Тем более, кормит Арчи миссис Аддамс, так что ее супругу он ничем не обязан…

Сейчас оставалось лишь вспоминать счастливое прошлое. Потерянный рай, если изъясняться словами Мильтона. До лавки Аддамса Арчи жил в особняке старика Чемберлена.

Ах, как хорошо было вечерами в его темной гостиной возле камина! Мистер Чемберлен раскачивался в кресле и не спеша делился размышлениями.

Арчи даже позволял себе вступать с ним в философские споры. Но, как и полагается развитым личностям, до ругани они никогда не доходили. Золотые денечки!

Когда старика не стало, Арчи казалось, что кто-то вырезал часть его души. А потом еще и племянничек старика ничего лучше не придумал, как отнести клетку с Арчи к старьевщику.

Аддамс поначалу отнекивался, мол, лавка у него не зоологическая, не хватало ему еще «глупой птицы». Но миссис Аддамс Арчи понравился. Убедила мужа, что в антикварной лавке никак нельзя без попугая. Сторговались на одну гинею. На одну гинею!

Арчи быстро понял, что Аддамс торгует не только позеленевшими от времени канделябрами. О нет, весь этот хлам был прикрытием для гораздо более интересных сделок...

Частенько к лавочнику приходили разные сомнительные личности. Кое-кого из них Аддамс посылал подальше без лишних разговоров, но с некоторыми вел задушевные беседы. Одну из них Арчи запомнил очень хорошо.

Три дня назад перед самым закрытием над входной дверью грустно звякнул колокольчик. В лавку вошел высокий мужчина в длинном черном плаще. Лицо его было узким, похожим на крысиную морду.

Сходство усилилось из-за необычайной подвижности кончика носа. Запомнился взгляд: цепкий и внимательный, какой бывает только у людей, привыкших к постоянной опасности.

— Аддамс, дело есть, — сказал поздний визитер сухо.

Лавочник тяжело вздохнул и закрыл лавку на десять минут раньше положенного времени.

Потом они с Грегом (так звали позднего визитера) вполголоса переговаривались в подсобке:

— В чем дело, Грег?

— Есть одна вещица, хочу узнать, сможешь ли ты подыскать для нее покупателя. Стоящего покупателя, Аддамс.

Тихое шуршание.

— И что это такое? Письмо, что ли?

— Угу. Ты на подпись посмотри.

— Ох-хо-хо. Диккенс…

Пару минут тишины, прерываемой лишь скрипом стульев. Должно быть, мистер Аддамс читал письмо.

— Точно ли не фальшивка?

— Я тебе когда-то липу подсовывал? — в тусклом голосе Грега прозвучало что-то похожее на обиду. — Ты же знаешь – у меня чутье. К тому же, мне известно, как его достали.

Слово «достали» он произнес многозначительным тоном, каким обычно выделяют что-то не совсем приличное или законное.

— Так скажи, сможешь найти хорошего покупателя?

— Дай мне неделю, и будет тебе покупатель. Самый что ни на есть любитель Диккенса. Ты меня знаешь, я слова на ветер не бросаю. Но условие такое – письмо я спрячу. И на переговорах я буду без тебя.

— Это почему?

Мистер Аддамс немного помолчал, а потом ответил голосом, каким обычно разговаривают с маленькими детьми или с малахольными:

— Потому что, Грег, увидев твою физиономию, разбегутся даже самые аппетитные диккенсоведы. Как тараканы. Они, Грег, народ чувствительный. А я с ними разговаривать умею.

Звук возмущенного пыхтения.

— Ты мне смотри, Аддамс!

— Мы с тобой серьезные люди, Грег. В нашем деле все держится на доверии. Или ты соглашаешься, или выметайся!

Последние слова мистер Аддамс выпалил с плохо скрываемым раздражением.

— Ладно-ладно, не злись. Так ты сказал – неделя?

— Неделя. Уже есть на примете несколько перспективных джентльменов.

Грег покинул лавку через черный ход, а Аддамс долго разглядывал желтоватый бумажный прямоугольник и цокал языком. И тут к нему присоединилась миссис Аддамс:

— Джонатан! Неужели опять? Опять краденное?

— Мегги, крикни еще погромче. Вдруг не все соседи слышали.

Таким довольным мистера Аддамса Арчи никогда не видел.

— Если тебя арестуют, я не стану носить в тюрьму сухари. Так и знай!

— Сдается мне, в тюрьме стряпня получше твоих сухарей, Мегги...

*****

Налюбовавшись вдоволь письмом, мистер Аддамс стал прикидывать, куда бы его лучше спрятать.

Очевидные места вроде сейфа отпадали. Вложить в книгу? Складывать пополам старую бумагу мистер Аддамс не рискнул бы, а таких больших фолиантов, чтобы письмо поместилось целиком, у него не было.

— На стене висит картина, есть в ней тайна и причина… — пробормотал он слова привязавшейся песенки. — Картина… картина…

Взгляд его упал на небольшой натюрморт, висевший над кассой. Не бог весть какая ценность. Картина была написана в жанре Vanitas, что значит «суета».

В центре щерился старый желтый череп, компанию ему составляли кувшин с водой и засохший цветок. Миссис Аддамс картина не нравилась. Она даже старалась лишний раз в ее сторону не смотреть.

А вот мистер Аддамс частенько разглядывал череп, который в зависимости от освещения казался то веселым, то загадочным, то мрачным. Сейчас он глумливо улыбался.

— На стене висит картина, есть в ней тайна и причина… — повторил Аддамс и подошел к натюрморту.

Картина была заключена в массивную раму и нарисована на доске. А не спрятать ли письмо в ней? Очень даже неплохой тайник. Две тонкие доски, а между ними лист бумаги. Для письма – самое то...

Дальше на подходе была задачка посложнее. Грегу он похвастался, что на примете у него есть пара джентльменов. По правде сказать, они сейчас не выглядели такими уж удачными вариантами.

Старик Монро готов раскошелиться, но он ни за что не впутается в дело с похищением. Очень уж щепетильный и осторожный. А поляк Касински любит сбивать цену.

Аддамс за свои услуги берет комиссию в тридцать процентов, так что продавать письмо дешевле десяти тысяч не имеет смысла. Риск того не стоит.

Касински будет торговаться за каждый пенни. С него, пожалуй, и восьми тысяч вытянуть не получится. Кто там еще остается? Ллойд? Не годится. Чапмен? Уже теплее.

Он не слишком богат, но Диккенса любит. А поляка ненавидит. Что, если сказать ему, что Касински готов отдать за письмо девять с половиной тысяч? Пожалуй, Чапмен даже ссуду возьмет, только бы врагу нос утереть.

От приятных мыслей лицо мистера Аддамса залоснилось...

До Чапмена дозвониться получилось не сразу. Но потом они договорились встретиться в парке.

— Если уступите письмо мне, я найду столько денег, сколько потребуется, — сказал Чапмен, заглядывая Аддамсу в глаза.

Старьевщик вежливо кивнул:

— Поторопитесь. Касински готов купить письмо хоть завтра. Но я не мог вам о нем не рассказать. Это же Диккенс. Знаю, как вы высоко его цените.

— В понедельник, самое позднее – во вторник, деньги будут у меня.

— Что ж, до вторника Диккенс вас подождет. Но не дольше.

*****

А на следующий день случилась неприятность.

В лавку заглянули два джентльмена, от которых издалека веяло опасностью. Один был высокий и будто примороженный. Он представился невыразительным именем Боб. Зато второй – коротышка с чрезвычайно внимательными глазами-буравчиками. Звали его мистер Саутгейт.

Вот и Скотленд-ярд подоспел, подумал мистер Аддамс.

Как и водится у полиции, к делу они подходили долго, болтая о всякой ерунде. Мистер Аддамс терпеливо кивал, делая вид, что не догадывается, куда они клонят.

— Но что мы все про огурцы, да про огурцы, мистер Аддамс, — вдруг сказал Саутгейт. — Вы ведь умный человек и наверняка понимаете, что мы тут не ради огурцов.

Аддамс кивнул.

— Я так и думал. Вам, должно быть, известно, что из частного собрания недавно было похищено письмо самого Диккенса… — и Саутгейт уставился на Аддамса.

Старьевщик к этим дешевым трюкам был готов, потому спокойно ответил:

— Увы, я ничего не знаю об этом, джентльмены.

— Да-да, мы так и подумали.

Тут мистер Аддамс понял, что у них на него ничего нет. Одни подозрения.

Дальше последовали минут десять утомительной беседы. Аддамс держался молодцом. По правде сказать, все эти полицейские штучки были ему отлично известны.

По всему выходило, что полиции придется уходить ни с чем, но тут попугай Арчи внезапно заорал хриплым голосом:

— На стене висит каррртина, есть в ней тайна и пррричина!

Саутгейт оживился:

— О, кажется, ваш попугай хочет нам что-то сказать!

Если бы мистер Аддамс мог, тут же испепелил бы взглядом проклятую птицу. Но он быстро справился с волнением и ответил небрежно:

— Господа, я вижу, вы мне не доверяете. Можете снять картину со стены и убедиться, что в ней нет никакого секрета. И за ней тоже. И пусть вам будет стыдно за ваш недоверие.

Да, лучшая защита – это нападение.

Саутгейт кивнул Бобу, и тот снял натюрморт. Стена за ним была абсолютно гладкой.

— Извините, мистер Аддамс, но это наша работа, — проворковал Саутгейт почти извиняющимся тоном.

Мистер Аддамс почти торжествовал. Но тут проклятый Струп вспомнил про свои сверла.

Тррр!

От неожиданности Боб уронил картину. Рама с сухим треском раскололась.

— О, прошу прощения, сэр! — впервые раскрыл рот Боб.

От падения задняя доска отлетела, и желтоватый листок вырвался на свободу.

— Карррамба! — радостно заорал попугай...

Автор ВЛАДИМИР МАТВЕЕВСКИЙ