Иван Каприс
режиссёр, Москва
Нас последних принимали в октябрята. После нас — потоп. Кукольный Зюганов кукольным детям повязывает кукольные шарфики, которыми они прикрывают кукольные улыбки. А нас принимали ещё по-настоящему.
Только не Максима. Таких как Максим принимать нельзя ни в одну организацию. Я даже мечтаю иногда, чтобы он в ЕР вступил. Тогда можно было бы без колебаний начинать обратный отсчёт существования партии.
Но тогда, в 91-м, Максимку должны были принять в октябрята.
За две недели до торжественной даты должна была состояться большая репетиция. Нас собрали в классе, рассадили вдоль стены на стульчиках. Напротив какие-то дяди, тёти, учителя, директор, внушавший нам ужас самим названием должности. Какие-то дамы с пышными причёсками, мужчины в строгих костюмчиках. Одни с тошнотворно-умилёнными улыбками, другие с комсомольской строгостью в глазах, все разглядывали нас, пузатую мелочь в шортиках и белых рубашках.
Надо сказать, что класс у нас подобрался уникальный. Всё сплошь дети интеллигенции, физиков-лириков, нищих талантливых инженеров и прочей интеллектуальной нечисти. Максимка — отпрыск выпускников Ленинградского Политеха, для тех, кто понимает. Компания у его родителей была соответственная. Байдарки, походы, литературные вечера без литературы, подпольные концерты без музыки и тому подобное. Среди этих друзей выделялся своей живостью некий дядя Женя. Бабник и провокатор, родись он чуть раньше, стал бы диссидентом, но так и остался образованным пустобрехом. В вечер перед репетицией на посиделках у Максимкиных родителей он посадил Максимку на колени и десять минут о чём-то шептался.
Приглашённые (а в основном пришедшие без приглашения, из района) лихорадочно рассаживались, классная руководительница хладнокровно наблюдала, как учителя пытаются угодить какой-то толстой женщине. Её посадили в самую середину и разве что опахало не принесли.
Наконец, прозвучал звонок. Все пожужжав ещё полминуты приготовились слушать.
Кого-то из нас первым вызвали на середину класса, попросили спеть. Под аккомпанемент ненастроенного пианино девочка спела «А ну-ка песню нам пропой весёлый ветер».
Затем вышел полный рыженький мальчик Саша и танцевал матросский танец.
Потом попросили выйти Максима. Он вышел, степенно и без волнения прочитал детское стихотворение про собаку. Дамы из комиссии и учителя одинаково растроганно качали головами.
- Вот времена пошли, благодать какая. В наше время про Ленина читать надо было.
- Я могу, — тоненьким голоском сказал Максим. И не дождавшись разрешения продекламировал:
Дядя Ленин, обормот,
Слопал папин бутерброд!
Бутербродом подавился,
Водки выпил, не смутился…
Он попытался продолжить, начал второе четверостишие, но это было уже решительно невозможно. Учителя и родители хохотали в голос, посторонние дяди и тёти сидели с каменными лицами, даже обмахиваться тетрадками забыли.
Когда вечер закончился, классная руководительница строго спросила Максимку, откуда он этого набрался:
- Дядя Женя рассказал… — пролепетал расстроенный Максимка.
Никого из нас в октябрята не приняли.
Свежие комментарии