"Пестрожопый".

В бытность моей службы на спецяхте, которая официально именовалась, как корабль управления ЧФ, происходило много интересных событий. Хотя вру, эти события происходили на корабле и ранее, начиная с 1933 года, когда в Гамбурге она (яхта) была построена для командующего подводными силами рейха адмирала Денница. Первое ее название – «Avizo Hella». Где-то в процессе 2-й мировой войны адмирал Денниц подарил ее итальянскому диктатору Дуче Муссолини и называться она стала «Adolph Hitler». Легенда это, или нет – судить не берусь, но говорят…
После окончания войны эта яхта перешла вместе с некоторыми другими итальянскими военными кораблями к СССР и стала носить гордое имя «Байкал». Она и по сей день в строю, ее, окрашенную в белый цвет, можно наблюдать со смотровой площадки рядом с площадью Суворова в Севастополе. Классическая архитектура 30-х годов, развитый рангоут и обилие такелажа отличают «Байкал» от современных судов и кораблей. Дизели там до сих пор стоят родные – «Томас Манн».
Примерно в 1980 году яхта прошла капремонт на Сиросе (Греция), где была приведена в «ходовое состояние». И, между прочим, давала 17 узлов хода.
Но, собственно, не об этом. Я там служил командиром БЧ-4 и был практически единственным офицером, имеющим достаточный опыт судовождения, так как пришел туда с кораблей разведки. Начиная с командира и до последнего мичмана (ну, кроме механиков, конечно) – все были, как бы, «придворными» моряками. Накрыть на стол, встать «во фронт» где нужно и когда нужно, вовремя подать вилку или банный веник – это получалось здорово. Передние полкорабля занимали «ездуны», а вторая, кормовая, часть принадлежала «наездникам». Так были ковры, салоны, сауны, одно-, двух- и трех- комнатные каюты со спальнями, кабинетами и ванными.
«Ездуны» - вся корабельная шушера – жили гораздо проще. Многопосадочный гальюн и многососковый умывальник для команды. В офицерских каютах, спартанского образца – вдвоем уже тесно - умывальник был персональный, но зато гальюн – в конце коридора.
А жизнь внутри текла по своим законам. В офицерской кают-компании редко кто по вечерам находился. Там было почти стерильно. И даже случайно брошенное слово могло замарать навеки всю эту стерильность, не говоря уже об обуви. Хотя, думаю, эта кают-компания знавала и другие времена…
Все творилось внизу. Мичманская кают-компания находилась ближе к кормовой части, и к ней вел длинный коридор. Чтобы не замеченным пройти до нее, нужно было быть тараканом. Хотя бывали случаи, когда там внезапно материализовывался старпом. Это говорит о том, что исключения всегда подтверждают правила. Старпом мог возникать из ничего и ниоткуда. Человек он был незлобный, и, даже в какой-то мере, добрый, так что вреда от его внезапных материализаций было мало. Он даже иногда сам засиживался за партией в домино в мичманской кают-компании. На старпоме лежало ВСЕ. И спрос с него был за ВСЕ. Его могли «отодрать» даже за пятна на солнце или за дождь. Он стойко все сносил, потому что знал – годик-другой – и станет командиром. Командира жена звала по фамилии – Рыбочка. Это был человек с бегающим взглядом, береговой капитан 2 ранга, кавалер многих медалей и даже орденов. Звания, медали и ордена давались ему с большим трудом – стройный, подтянутый морской офицер с блестящей выправкой и преданным взглядом – разве не достоин наград? Был бы случай… А случаи долго ждать себя не заставляли… Особенно летом. Или в периоды борьбы КПСС с алкоголем, разгильдяйством и всяким другим. Кто откажется съездить в командировку из душной Москвы на три-четыре дня в Севастополь с проверкой хода вырубки виноградников или состояния дисциплины на флоте? Покажите мне такого.

Но – ближе к теме!
Как-то на наш славный пароход назначают зеленого-призеленого лейтенанта. Из сухопутного училища, почти кавалериста двадцати лет от роду. Дитё совсем. Как вундеркинда его принимали и школу, и в училище персонально. Он был даже медалист от парты. По специальности СПСовец. Так вот, вначале все плохо поняли, кто к нам попал. Флотская форма сидит мешком, не знает какие предметы формы, как и с чем носятся. Но всю эту арифметику лейтенант освоил в считанные секунды, а через пару дней вообще не отличался от моряков. Даже был еще круче.
Отличительной чертой лейтенанта было то, что хохмы, афоризмы, приколы и юмор с него сыпались как блохи с шелудивой собаки. Он сам был не всегда рад этому – но ОНО сидело глубоко внутри. И пёрло. Поручик Ржевский отдыхает!
Пришло время мне переходить на повышение. Сдаю, значит дела новому офицеру. Звали его Вова. На сдачу дел было всего пару дней. Водил Вову по кораблю, знакомил со всеми, инструктировал, напутствовал… Вова по природе своей был не то, чтобы «тормоз», а просто «медленный газ». Слегка, так…
Тот самый наглый лейтенант СПСовец, уже обжившись на флоте за каких-то несколько месяцев, почувствовал себя более уверенно и стал слегка, так, понемногу, «наезжать» то на одного, то на другого. Мы с ним сразу оценили друг друга и негласно друг над другом не подшучивали, слава Богу, хватало контингента. Ну а прочим от лейтенанта доставалось, не взирая на возраст и звания. Вове он сразу, только взглянув, дал кликуху «Фофан». Вова «проглотил», смолчал один раз, другой, третий. И, как бы, смирился. Я его, «медленного газа», сразу предупредил – с лейтенантом не связывайся – себе дороже выйдет. Но Вова не понял. Или сразу не понял, или вообще не дошло.
Однажды вечером, как обычно, сидим мы обществом в мичманской кают-компании за домино. Борзой лейтенант фамильярно так капитан-лейтенанта Вову панибратски зовет Фофаном. Я Вове говорю, мол, не буди лиха, будь лучше Фофаном – а то может стать хуже.
Но Вова опять не понял и говорит лейтенанту: «Почему ты меня зовешь Фофаном?»
Тот, не думая ни мгновенья, спрашивает: «А – что?»
- «Ну-у-у, некрасиво, как-то…» - мямлит Вова.
- «Ну ладно, - легко соглашается лейтенант – будешь Фофан Пестрожопый!»
- «Почему, это Пестрожопый?» - пробует не согласиться Вова.
- «А чтобы красивее было!»

Так бравый морской офицер Вова, меняя должности и места службы, до самой пенсии остался не просто Фофаном, а Пестрожопым: чтоб красивее было...
А мог быть обыкновенным Фофаном…

А. Рассохин