Последыш

– Пимы, сынок, в Сибири – первейшая обувь! – Павел, сидя за низким столиком, в жарко натопленной избе, занимался подшивкой новых подошв к валенкам.

– Никакие сапоги с ними не сравнятся! Унты – тоже хороши, но тяжелы – охотнику целый день ходить в них трудно. А пимы – это вещь!

Васек, которому едва исполнилось семь лет, с удовольствием помогал отцу - сучил дратву из суровых ниток, гудронил ее и проходил сверху куском хозяйственного мыла – чтобы легче шла.

Нечасто приходится вот так-то общаться с отцом – летом тот на рыбном промысле, зимой – на охотничьем...

Но в этот раз отец пришел из тайги на Рождество и обещал пробыть дома все Святки. Доволен Васек, слушает отца, не перебивает, хотя про пимы он и так все знает.

Все население таежного поселка щеголяет в них - от стариков до малолеток. Даже те, кто ходить еще не научился, имеют пару такой обуви.

Два брата Вяткиных снабжают своей продукцией все местное население. Катанные вручную, они завидно отличаются от фабричных «деревянных».

Старикам больше нравились мягкие, детворе катали пожестче – чтобы дольше носились. Легкая обувь, теплая, ноская – только не забывай обмести с них снег после прогулки, да вечером на просушку поставить, ближе к печи. И тогда ноги всегда будут в тепле и сухости.

Одна беда – подошвы изнашиваются быстро, особенно у пацанов – любителей покататься с ледяных горок «на ногах». Сезон, другой – истончается подошва, глядь – и прохудилась насквозь.

Тут без подшивки не обойтись. Пимы подшить любой мужик должен уметь, это все равно, как гвоздь забить. Но у кого это получается лучше, у кого – хуже. Были и такие мастера, что на починку катанок к ним очередь стояла!

Таким был Павел – отец Васька. Утром принесла пару катанок соседка – бабушка Валя, слезно просила починить – сменных-то у нее нет, а она их даже в доме не снимет – ноги ломит к непогоде, только пимы и спасают.

Павел рад помочь доброй соседке, вот и взялись они с Васьком с обеда за дело. Мамка придет с работы вечером, кроме них дома лишь кошка Фрося, да ее неугомонный сынок – двухмесячный Тишка.

Фрося притулилась у теплой печки, смотрит на хозяев ласковыми зелеными глазами, слушает Павла и мурчит время от времени, поглядывая на Васька:

– Слушай! Слушай, что батя говорит! Отец плохому не научит! – И взглянув на своего сыночка, котенка Тишку - озорника и неслуха, вздыхает: – Моему бы сыночку еще мозги вправили. Сил моих нет, глядеть на его безобразия!

Уж луплю его, луплю, а все без толку. Да и жалко малыша, вылижу его потом, приласкаю – последыш все-таки. А последнего жальче всех...

А Тишка носился по избе, изображая амурского тигра. То выгнув спину и взъерошив шерсть на спине, угрожающими прыжками приближался к людям, то влетал на полном ходу в ворох сметенных в кучу обрезков и кусочков дратвы, разбрасывая все по полу.

Приходилось Ваську вновь браться за веник и наводить порядок на рабочем месте...

Наконец, Павел закончил починку катанок, чиркнул спичкой и опалил края новых подошв, чтобы те не топорщились отставшими шерстинками. Комнату наполнил запах паленой шерсти.

Тишке запах не понравился, он чихнул несколько раз и вновь озорно взглянул на хозяев. Разогнавшись с дробным топотом, он с разбегу влетел в кучу отходов обувного производства, разметав все вокруг в радиусе двух метров.

– Видит Бог, я долго терпела! – заурчала Фрося. – Это ж кто тебя учил хозяев не уважать? Будешь так делать? Будешь!? – она шлепала непослушного сыночка, призывая того к порядку!

– Не надо, Фросенька, не лупи его, – смеясь просил Васек. – Какая ты строгая мама – меня сроду так не била! Он же маленький, ему играться хочется. А мне убрать не трудно. Вот замету все, брошу в печь и поиграю с ним.

– Тебя – не лупила, – соглашалась Фрося, – так ты и не безобразничал, как этот, иначе и тебе бы досталось!

Обиженный Тишка притих, сел в угол и уставился на стену:

– Злые вы! – думал он. – Уйду я от вас! Кинетесь потом искать: «Где Тишенька? Куда пропал?» А меня и нет! А пока – спрячусь.

Он дождался, пока внимание людей и мамы-Фроси переключится на лай собаки во дворе, залез внутрь свежеподшитого валенка и затаился…

– Проходи, тетя Валя, проходи, – гудел голос старшего хозяина. – Вовремя зашла, а я уж хотел Васька с пимами к тебе послать. Только закончил. Берите, пользуйтесь.

– Спасибо тебе, Пашенька! – радовалась бабушка Валя. – Теперь мне их до смерти хватит. Сколько за работу возьмешь?

– Бог с вами, тетя Валя! – даже обиделся Павел. – Материал – ваш, а мне подшить – раз плюнуть. Помочь по-соседски, это ж святое дело, мама меня так учила, а она – подружкой вам была!

– Спасибо, сынок, спасибо! – прослезилась бабушка Валя. – Дай Бог тебе здоровья!

«Добрый мужик из Павла вышел, – рассуждала бабушка Валя, заходя в свой дом, – а ведь тоже шалопаем рос. Доставалось ему от матери «на орехи». Как пимы-то подшил – сносу им не будет!» – радовалась она.

Решила надеть их на шерстяной носок и, пока шарила в ящике комода, Тишка, ошарашенный таким исходом дела, вылез из валенка и шмыгнул за печь.

«Хорошо-то как! – радовалась бабушка Валя подшитым валенкам. – Нога будто в домике, теплом, уютном!»

Вдруг она замерла. Что это – показалось или нет? Будто шуршит кто-то за печкой… Бабушка скосила глаза и увидела, как блеснули в темноте две искорки.

– Свят, свят! – торопливо закрестилась она. – Никак домовой в избе объявился?!

Прислушалась, вроде тихо. Но все может быть. Как там мама учила? Что делали раньше в таких случаях? Порывшись в памяти, она прошла к холодильнику, достала банку козьего молока, плеснула в блюдечко, поставила у печки.

– Хозяюшко домовой, не побрезгуй моим угощением, – заискивающе проблеяла она и направилась в комнату, стелить постель.

С фотографии на стене на нее насмешливо смотрел покойный ее муж, суровый гонитель бабьих суеверий. Коммунист, одним словом.

– Смешно тебе, Петр Силантьевич, – смущенно ворчала бабушка. – Ты то сроду в этих домовых не верил. А мне вот пришлось столкнуться, и как быть? Молитву читать, или может устав КПСС?

Тишка, сколько смог, сидел за печкой тихо. Полакал молочка из оставленного блюдца, попытался, было, пробраться на постель к бабушке, да пригреться у нее на груди.

Но та заворочалась вдруг, забормотала что-то, и Тишка посчитал за благо вновь укрыться за печкой. Но неугомонный характер не давал ему покоя, и он отправился изучать окрестности...

Утром бабушка Валя поднялась с больной головой – ночь прошла почти без сна. Она все прислушивалась к шорохам и топоту, доносившемуся из кухни, и к утру уверилась – завелся-таки у нее домовой!

А когда увидела пустое блюдце из-под молока, уверенность ее переросла в твердое убеждение!

Охая и качая головой, она отправилась на улицу, открывать ставни. От соседнего дома доносились крики Васька:

– Тишка, Тишенька, где ты? – ему вторила Фрося жалобным мяуканьем.

– Васек! – позвала бабушка Валя, – Поди-ка сюда, и Фросеньку возьми с собой.

– Здравствуйте, бабушка Валя, – поздоровался Васек. – А у нас беда – Тишка пропал! С вечера еще был, а потом пропал. Куда он подевался?

– У меня тоже беда! – поделилась бабушка Валя. – Домовой завелся! Ночью, чувствую, навалился на меня, я и спрашиваю: «К худу, иль к добру?» – и тут отпустило, к добру, значит…

Поймав недоверчивый взгляд мальчика, предложила:

– Возьми Фросю и зайдем ко мне, кошки, они домовых за версту чуют.

Едва Васек с кошкой на руках вслед за хозяйкой вошел в дом, Фрося спрыгнула на пол и шмыгнула за печку. Через пару секунд она выволокла на свет Тишку, который даже не пытался барахтаться – виноват!

– Это, что ль – домовой? – Васек улыбался во весь рот.

– Ах, язви ж тебя! – бабушка Валя обессиленно села на табурет. – Как ты, проказник, в дом-то попал? Я ж всю ночь из-за тебя молитвы читала! Какие не знала и те – вспомнила!

Фрося, вылизав дорогую пропажу, приложилась тому пару раз по загривку:

– Будешь так делать? Будешь, неслух хвостатый?

– Фросенька, золотце, не лупи ты его! – взмолилась бабушка Валя. – Он и так за ночь натерпелся в чужом-то доме! Ты лучше вот что, оставь его мне, Фросенька, – попросила бабушка, а сама смотрела на Васька. – Вам в своем доме не скучно, а я тут одна совсем. С портретом, вон, разговариваю.

А тут – живая душа рядом будет. И ему хорошо, и мне весело. А захочешь проведать – милости просим! Тебе только через плетень сигануть...

– Пусть останется, Фрося? – попросил Васек. – Будем навещать его, а весна придет – он сам будет в гости ходить.

– Ну что ж, – мурлыкнула Фрося. – Пусть лучше здесь, чем на другом краю села, а то и того хуже – в соседней деревне. Тут он под моим приглядом будет, да и у нас в доме шума поменьше станет.

Ты, бабушка, держи его в строгости, но не бей. Жалко мне его – последыш все-таки. Я уж лучше сама...

ТАГИР НУРМУХАМЕТОВ