Когда моя ненаглядная сказала, что на выходных мы поедем к маме, я приуныл. Мама у моей Настасьи проживала в глубоком замкадье, в деревне Старые Курки, куда ехать на автомобиле часов шесть, не меньше. И половина из них приходится на такие дороги, что можно убить подвеску обычного автомобиля напрочь.
Говорят, когда–то, ещё при царе, крестьяне здесь были зажиточные и сейчас время от времени попадались кирпичные дома, напоминающие об этом. Некоторые были до сих пор жилыми, даже с пластиковыми окнами и новой черепицей, но большинство зияло пустыми глазницами… Старые Курки стояли на самом отшибе цивилизации – дорога туда вела только одна, а выходящий из деревни просёлок, говорят, не чинили так долго, что туда опасаются забираться даже на тракторе. В самих Курках не было даже магазина – изредка приезжала автолавка или можно было пройти пешком пять километров до крупного села Зажары, где магазин всё–таки был. В Подмосковье и близких ему частях близлежащих областей подобные деревни превратились в дачные посёлки, но сюда ехать слишком далеко.
В доме тети Ларисы, как звали маму Насти, не было ни водопровода, ни канализации. Воду качал насос в колодце, а вот сортир был во дворе. Ходить туда всегда было для меня мучением, поскольку к такому формату трудно привыкнуть после унитазов.
Впрочем, некоторые блага цивилизации дошли и сюда – спутниковые каналы и мобильный интернет, например. Так что долгими зимними вечерами тетя Лариса просиживала у телевизора или ноутбука.
Нас встретили как это принято в деревнях летом – накрытый во дворе под огромным тополем стол, тазики салатов, окрошки, жареных окорочков и пельменей. Ну и разумеется, самогон. Водка в деревне самопальная – ушлые мужики покупают медицинский спирт, разводят его и продают всем желающим круглосуточно. Им конкуренцию составляют бабки, которые гонят самым примитивным методом самогон и продают его, не отделяя «голов» и «хвостов», ну разве что очищая, если для себя. Вот таким чистым самогоном нас и встретила тетя Лариса. На самом деле, она – женщина с высшим образованием и окончила Алма–атинский университет, но беженцам из Казахстана, в девяностых ничего лучше таких мест как Курки не предлагали. Вот и пришлось ей двадцать лет каждое утро ходить пешком в соседнюю деревню, где она работала учительницей.
После ужина мы отправились смотреть семейные фото. Убранство всех деревенских домов выглядит теперь примерно одинаковым – дешевые ковры на стенах и половики на полах, что скорее дань практичности, поскольку зимой стены остывают быстро, плюшевые звери от детей и внуков и, конечно, большие экраны телевизоров. Большие, потому что они здесь заменяют реальность, от которой даже мне, прибывшему на три дня и летом уже выть хочется.
Есть еще стенки с хрусталем и шкафы с рухлядью. Тетя Лариса, дойдя до кондиции, распахнула один из таких передо мной и разрешила брать, что захочу.
Я хотел было отказаться, но взгляд мой зацепился за нечто, которое другому могло показаться цветастой тряпкой. Но только не тому, кто вырос в девяностых на улице. Я потянул вешалку и вытащил настоящую адидасовскую куртку–мастерку какой–то лимитированной серии. Она походила расцветкой на одежду скоморохов – сочетание малиновых, салатовых и лиловых полос вызвало бы шок даже у каракатицы, которые общаются с помощью зрения. Но в начале девяностых это было модно и все правильные пацаны ходили в таких вырвиглазках по рынкам и сбирали дань с барыг… А эта так ваще на годовую зарплату инженера тянула…
– А это от моего брата Игорька осталось…, – сказала тетя Лариса и всхлипнула.
– Он спортсменом был и попытался в бандиты податься в Рязани, но бригаду его быстро расстреляли, сам чудом уцелел, а на него повесили пару висяков, в том числе убийство мента и изнасилование малолетней. Так что он подался в бега и никто не знает, где он сейчас. Может в Иностранном легионе во Франции, а может на дагестанском кирпичном заводе… но сердцем чую, жив братец… а костюмчик мама на память оставила, до смерти в прошлом году в чемодане держала, это уж я проветриться вытащила. Сейчас вроде такие штуки в моде, винтажом называются.
Я пожал плечами и решил померить раритет. Надел, вроде впору. Застегнул молнию.
Из зеркала на меня смотрел парнишка арийской внешности с прической–платформой. Ого. Я потрогал свои новые волосы… Человек в зеркале повторял все мои движения. Я обернулся. В комнате никого не было, да это была уже и не та комната.
Вместо ковров на стене висели постеры – автомобиль «Ягуар», Саманта Фокс, ещё какие–то полуголые и голые девушки и даже плакат группы «Депеш мод». Телевизор был, но какой–то допотопный, похожий на тумбочку с корпусом из ДСП. Его экран был накрыт вязанной салфеткой. На столе лежал наган. У меня был похожий, только охолощенный. Я открыл дверцу для патронов, крутанул барабан, глянул, достал один. Этот был боевой.
С улицы раздался непрятный крик:
– Игорян, где ты? За тебя пьём.
Я понял, что это меня и как во сне пошёл на зов. Но по пути, также сомнамбулически сунул за пазуху наган.
На дворе, примерно на том же месте стоял стол, накрытый почти так же, как и в том месте, откуда я явился. Только дерево над головой было пониже. Да и водки было больше и это были бутылки «Смирнова», «Абсолюта», «Финляндии» и спирта «Рояль», без которого ни одна попойка не обходилась в начале девяностых. За столом сидели несколько молодых людей в похожих на мой спортивных костюмах, девушки, обвешенные бижутерией с пышными «химическими» кудрями и в бирюзовых и малиновых лосинах и какой–то дядька в майке–алкоголичке и наколках.
– О, кто носит фирму «Адидас», тому любая баба даст…Игорян, поди сюды, – сказал мужик и протянул мне полный стакан.
– Ну, пацаны, без вас ничего бы не было, – говорю я первое, что пришло в голову и пью до дна.
Потом, закусив грибочками и бутербродом с салом, начинаю немного приходить в себя. Значит, я не только влез в чужое тело, но и попал в прошлое, если это, конечно, не вечеринка косплея 90–х. Мужик, как я понял, был местный уголовный авторитет, а ребята – мои кореша. С девчонками тоже всё просто – марухи какие–то, может и местные. Время от времени одну из них цеплял какой–нибудь парень и тащил в дом, а потом они возвращались, немного потрепанными.
Ну, пацанов то я таких в молодости навидался и быстро с ними нашел общий язык, благо ровесники, считай, а вот мужичок меня начал раздражать. Взгляд глубоко посаженных глаз у него был и мутный и цепкий одновременно.
– Слышь, Игорян, а ты помнишь, как мы тогда казанских расстреляли под Липецком. Сидят такие все из себя, на понтах, шашлык кушают, а тут мы такие из всех стволов и не понятно, где кетчуп, где кровь. А ты такой берешь со стола шампур с ещё горячим мясом и начинаешь есть, макая в тарелку с соусом. Помнишь?
Авторитет по кличке Штырь всё время вспоминал какие–то разборки и явно собирался на «войну» с какими–то «слонами» и потому его интересовало моё настроение. Я несколько раз нервно дёрнул себя за бегунок молнии, но ее заклинило…
– Чет я тебя не узнаю, ты ли это? А нука скажи мне, как у нашего бригадира собаку зовут? … шучу, – говорит Штырь.
Меня это стало напрягать и я перевел разговор на то, что бабло надо сейчас в валюту вкладывать… Но Штырь всё не унимался и начал со мной по фене ботать, а я её не разумел. Похоже, что этот уголовник каким–то нутром почуял, что внутри его кореша Игоряна сидит посторонний.
И тут вижу, Штырь выхватывает из кармана выкидной нож и орёт мне:
– А ну колись, гнида мусорская, куда Игоряна дел…
Кто–то из парней схватил его за руку и сразу получил удар ножом в живот. А я рефлекторно выхватил наган и выстрелил в Штыря, с силой надавив на спусковой крючок два раза.
И в этот момент я почувствовал, что молния на куртке расстегивается и я уже сижу в одиночестве на полугнилой скамейке перед столом, а из окна дома доносятся звуки последних новостей. Никогда не думал, что так рад буду услышать про встречу Путина и губернатора Нижнебутырской области Лихоимова…
— А, вот ты где? – с крыльца дома спускалась тетя Лариса.
– Что происходит? — ошарашенно спросил я.
В общем, оказалось, что Игорян наш хорошо устроился. Какой–то шаман за большие бабки организовал ему с братвой персональную Валгалу на три гектара между мирами, в которой всегда будет 23 июня 1994 года. Граница этого мира, созданного по самым дорогим воспоминаниям детства Игоряна проходила где–то за огородами деревни с обеих сторон и включала даже кусок дороги, чтобы можно было на новеньком ВАЗ 2109 доехать до сельпо за водкой.
А для связи с нашим миром шаман оставил эту куртку, которую надо было просто застегнуть, чтобы поменяться сознанием с Игоряном. Связь активировалась только со стороны нашего мира. Раньше такие сеансы мать проводила, а потом стало некому и я случайно открыл их снова.
– То есть он сейчас там? – говорю я, – На месте?
– Да, погостил, с племяшкой познакомился и вернулся. Просил почаще навещать.
– Так они там целыми днями сидят и бухают? – говорю я.
– У них каждую ночь все обнуляется. Они по утру как новенькие… Я же говорю, Вальгала – рай викингов… Не спрашивай, как это возможно и физическое там тело или только душа, главное – с ним поговорить можно, пусть и как на спиритическом сеансе…
Ну тут я ей и сознался, что Штыря тамошнего застрелил.
– Ох. Ну ничего страшного… так и надо ему. А Настёне не говори, это был её отец, если что.
Говорят, когда–то, ещё при царе, крестьяне здесь были зажиточные и сейчас время от времени попадались кирпичные дома, напоминающие об этом. Некоторые были до сих пор жилыми, даже с пластиковыми окнами и новой черепицей, но большинство зияло пустыми глазницами… Старые Курки стояли на самом отшибе цивилизации – дорога туда вела только одна, а выходящий из деревни просёлок, говорят, не чинили так долго, что туда опасаются забираться даже на тракторе. В самих Курках не было даже магазина – изредка приезжала автолавка или можно было пройти пешком пять километров до крупного села Зажары, где магазин всё–таки был. В Подмосковье и близких ему частях близлежащих областей подобные деревни превратились в дачные посёлки, но сюда ехать слишком далеко.
В доме тети Ларисы, как звали маму Насти, не было ни водопровода, ни канализации. Воду качал насос в колодце, а вот сортир был во дворе. Ходить туда всегда было для меня мучением, поскольку к такому формату трудно привыкнуть после унитазов.
Впрочем, некоторые блага цивилизации дошли и сюда – спутниковые каналы и мобильный интернет, например. Так что долгими зимними вечерами тетя Лариса просиживала у телевизора или ноутбука.
Нас встретили как это принято в деревнях летом – накрытый во дворе под огромным тополем стол, тазики салатов, окрошки, жареных окорочков и пельменей. Ну и разумеется, самогон. Водка в деревне самопальная – ушлые мужики покупают медицинский спирт, разводят его и продают всем желающим круглосуточно. Им конкуренцию составляют бабки, которые гонят самым примитивным методом самогон и продают его, не отделяя «голов» и «хвостов», ну разве что очищая, если для себя. Вот таким чистым самогоном нас и встретила тетя Лариса. На самом деле, она – женщина с высшим образованием и окончила Алма–атинский университет, но беженцам из Казахстана, в девяностых ничего лучше таких мест как Курки не предлагали. Вот и пришлось ей двадцать лет каждое утро ходить пешком в соседнюю деревню, где она работала учительницей.
После ужина мы отправились смотреть семейные фото. Убранство всех деревенских домов выглядит теперь примерно одинаковым – дешевые ковры на стенах и половики на полах, что скорее дань практичности, поскольку зимой стены остывают быстро, плюшевые звери от детей и внуков и, конечно, большие экраны телевизоров. Большие, потому что они здесь заменяют реальность, от которой даже мне, прибывшему на три дня и летом уже выть хочется.
Есть еще стенки с хрусталем и шкафы с рухлядью. Тетя Лариса, дойдя до кондиции, распахнула один из таких передо мной и разрешила брать, что захочу.
Я хотел было отказаться, но взгляд мой зацепился за нечто, которое другому могло показаться цветастой тряпкой. Но только не тому, кто вырос в девяностых на улице. Я потянул вешалку и вытащил настоящую адидасовскую куртку–мастерку какой–то лимитированной серии. Она походила расцветкой на одежду скоморохов – сочетание малиновых, салатовых и лиловых полос вызвало бы шок даже у каракатицы, которые общаются с помощью зрения. Но в начале девяностых это было модно и все правильные пацаны ходили в таких вырвиглазках по рынкам и сбирали дань с барыг… А эта так ваще на годовую зарплату инженера тянула…
– А это от моего брата Игорька осталось…, – сказала тетя Лариса и всхлипнула.
– Он спортсменом был и попытался в бандиты податься в Рязани, но бригаду его быстро расстреляли, сам чудом уцелел, а на него повесили пару висяков, в том числе убийство мента и изнасилование малолетней. Так что он подался в бега и никто не знает, где он сейчас. Может в Иностранном легионе во Франции, а может на дагестанском кирпичном заводе… но сердцем чую, жив братец… а костюмчик мама на память оставила, до смерти в прошлом году в чемодане держала, это уж я проветриться вытащила. Сейчас вроде такие штуки в моде, винтажом называются.
Я пожал плечами и решил померить раритет. Надел, вроде впору. Застегнул молнию.
Из зеркала на меня смотрел парнишка арийской внешности с прической–платформой. Ого. Я потрогал свои новые волосы… Человек в зеркале повторял все мои движения. Я обернулся. В комнате никого не было, да это была уже и не та комната.
Вместо ковров на стене висели постеры – автомобиль «Ягуар», Саманта Фокс, ещё какие–то полуголые и голые девушки и даже плакат группы «Депеш мод». Телевизор был, но какой–то допотопный, похожий на тумбочку с корпусом из ДСП. Его экран был накрыт вязанной салфеткой. На столе лежал наган. У меня был похожий, только охолощенный. Я открыл дверцу для патронов, крутанул барабан, глянул, достал один. Этот был боевой.
С улицы раздался непрятный крик:
– Игорян, где ты? За тебя пьём.
Я понял, что это меня и как во сне пошёл на зов. Но по пути, также сомнамбулически сунул за пазуху наган.
На дворе, примерно на том же месте стоял стол, накрытый почти так же, как и в том месте, откуда я явился. Только дерево над головой было пониже. Да и водки было больше и это были бутылки «Смирнова», «Абсолюта», «Финляндии» и спирта «Рояль», без которого ни одна попойка не обходилась в начале девяностых. За столом сидели несколько молодых людей в похожих на мой спортивных костюмах, девушки, обвешенные бижутерией с пышными «химическими» кудрями и в бирюзовых и малиновых лосинах и какой–то дядька в майке–алкоголичке и наколках.
– О, кто носит фирму «Адидас», тому любая баба даст…Игорян, поди сюды, – сказал мужик и протянул мне полный стакан.
– Ну, пацаны, без вас ничего бы не было, – говорю я первое, что пришло в голову и пью до дна.
Потом, закусив грибочками и бутербродом с салом, начинаю немного приходить в себя. Значит, я не только влез в чужое тело, но и попал в прошлое, если это, конечно, не вечеринка косплея 90–х. Мужик, как я понял, был местный уголовный авторитет, а ребята – мои кореша. С девчонками тоже всё просто – марухи какие–то, может и местные. Время от времени одну из них цеплял какой–нибудь парень и тащил в дом, а потом они возвращались, немного потрепанными.
Ну, пацанов то я таких в молодости навидался и быстро с ними нашел общий язык, благо ровесники, считай, а вот мужичок меня начал раздражать. Взгляд глубоко посаженных глаз у него был и мутный и цепкий одновременно.
– Слышь, Игорян, а ты помнишь, как мы тогда казанских расстреляли под Липецком. Сидят такие все из себя, на понтах, шашлык кушают, а тут мы такие из всех стволов и не понятно, где кетчуп, где кровь. А ты такой берешь со стола шампур с ещё горячим мясом и начинаешь есть, макая в тарелку с соусом. Помнишь?
Авторитет по кличке Штырь всё время вспоминал какие–то разборки и явно собирался на «войну» с какими–то «слонами» и потому его интересовало моё настроение. Я несколько раз нервно дёрнул себя за бегунок молнии, но ее заклинило…
– Чет я тебя не узнаю, ты ли это? А нука скажи мне, как у нашего бригадира собаку зовут? … шучу, – говорит Штырь.
Меня это стало напрягать и я перевел разговор на то, что бабло надо сейчас в валюту вкладывать… Но Штырь всё не унимался и начал со мной по фене ботать, а я её не разумел. Похоже, что этот уголовник каким–то нутром почуял, что внутри его кореша Игоряна сидит посторонний.
И тут вижу, Штырь выхватывает из кармана выкидной нож и орёт мне:
– А ну колись, гнида мусорская, куда Игоряна дел…
Кто–то из парней схватил его за руку и сразу получил удар ножом в живот. А я рефлекторно выхватил наган и выстрелил в Штыря, с силой надавив на спусковой крючок два раза.
И в этот момент я почувствовал, что молния на куртке расстегивается и я уже сижу в одиночестве на полугнилой скамейке перед столом, а из окна дома доносятся звуки последних новостей. Никогда не думал, что так рад буду услышать про встречу Путина и губернатора Нижнебутырской области Лихоимова…
— А, вот ты где? – с крыльца дома спускалась тетя Лариса.
– Что происходит? — ошарашенно спросил я.
В общем, оказалось, что Игорян наш хорошо устроился. Какой–то шаман за большие бабки организовал ему с братвой персональную Валгалу на три гектара между мирами, в которой всегда будет 23 июня 1994 года. Граница этого мира, созданного по самым дорогим воспоминаниям детства Игоряна проходила где–то за огородами деревни с обеих сторон и включала даже кусок дороги, чтобы можно было на новеньком ВАЗ 2109 доехать до сельпо за водкой.
А для связи с нашим миром шаман оставил эту куртку, которую надо было просто застегнуть, чтобы поменяться сознанием с Игоряном. Связь активировалась только со стороны нашего мира. Раньше такие сеансы мать проводила, а потом стало некому и я случайно открыл их снова.
– То есть он сейчас там? – говорю я, – На месте?
– Да, погостил, с племяшкой познакомился и вернулся. Просил почаще навещать.
– Так они там целыми днями сидят и бухают? – говорю я.
– У них каждую ночь все обнуляется. Они по утру как новенькие… Я же говорю, Вальгала – рай викингов… Не спрашивай, как это возможно и физическое там тело или только душа, главное – с ним поговорить можно, пусть и как на спиритическом сеансе…
Ну тут я ей и сознался, что Штыря тамошнего застрелил.
– Ох. Ну ничего страшного… так и надо ему. А Настёне не говори, это был её отец, если что.
Свежие комментарии