Сколько себя помню, мне всегда нравились девочки. Начиная с самого маленького возраста, я смотрел на них и понимал — что-то в них есть этакое. Первой девочкой, которая начала мне нравиться, была моя няня. Хотя понятие «девочка» к мощной телом и богатой на язык матершиннице подходило мало. Но в том возрасте я еще не обращал внимание на условности, тем более у моей няни было одно неоспоримое преимущество перед всеми остальными особями. В то время как взрослые тетки сюсюкали, склонившись ко мне в деревянную детскую кроватку, глупо улыбались и называли меня «ути-пути-весь-в-маму-папу-такой-щекастенький», моя суровая Арина Родионовна (хотя ее звали совсем иначе) разговаривала со мной как с равным, простым рабоче-крестьянским матом. За это я ее уважал и в знак особого уважения писался в кроватку крайне редко, но если такое и случалось ввиду крайнего волнения, то няня не особо стесняясь в выражениях, ласково называла меня «блядь такая» и шла стирать пеленки.
Каково же было удивление родителей, споривших по вечерам на кухне, какое будет мое первое слово «папа» или «мама», когда однажды вечером батя пришел домой, немного вкусивши водочки в бане, и на пороге его встретила мать с сакраментальным вопросом: «Ну и кто ты после этого?» Повисла театральная пауза, которую я счел своим долгом заполнить. «Блядь такая!» – тонко и отчетливо пискнул я, гордо глядя на разом охреневших родителей.
Поэтому моя первая симпатия в виде няни не прошла для меня бесследно.
Потом был детский садик, в котором было столько девочек, что у меня разбегались глаза и руки. То, что я был влюблен почти во всех девочек группы, говорили многочисленные жалобы мам этих девочек на меня. Я выражал любовь как мог, но почему-то не всегда находил понимание и ответные чувства. Именно тогда я сделал первый в жизни правильный вывод, что всех девочек не осилишь. Но стараться надо. Именно с этим девизом я вошел в первый класс и, как водится, резко влюбился в некоторых девочек. Они носили банты, блестящие заколки, белые гольфы летом и косматые полушубки, угрюмые валенки и суровые, ватные штаны зимой. Но я тогда еще не обращал внимание на внешний антураж, а любил их всех преданно и беззаветно. Именно поэтому вскоре к моим родителям потянулись с жалобами мамы моих избранниц. И именно тогда я сделал второй в жизни правильный вывод – мамы девочек не всегда полезны.
Потом я немного повзрослел, лет до одиннадцати, и приобрел внешность Гарри Поттера. Это сейчас хитромордый мальчик в кругленьких очечках ассоциируется с наикрутейшим волшебником и героем девичьих грез. А тогда такую внешность напрямую связывали с обидными прозвищами «четырехглазый» и «ботаник», и девочки совсем ей не грезили. Приходилось доказывать, что внешность обманчива, причем настолько кардинально, что удивлялись даже женщины-милиционеры в детской комнате милиции. К родителям опять потянулись ходоки в виде девичьих мам.
И вот как-то я зашел в спортзал в поисках достойной мужской секции. Я открыл дверь и замер в очаровании открывшейся картины. Там, прыгая и размахивая руками, тренировались волейболисты, причем на одной половине зала мальчики, а на другой девочки. Волейбол мгновенно стал моим любимым спортом, и мне резко захотелось им заняться, причем в той половине, где занимались девочки.
… Тренер хмыкнул, жалостливо оглядел очкастенького заморыша и сказал приходить завтра.
На следующий день я весь такой в новеньких кедах и в трениках с почти не вытянутыми коленками и футболке с олимпийским мишкой, трепеща от волнения, зашел в зал.
Там я сразу направился к тренеру, тем более что он находился на «женской» половине зала.
- Ну что? – напутствовал тренер. – Бери мяч, я сейчас подойду.
Рослые девахи, встав в кружок, рассматривали меня как диковинную зверушку. Оно и понятно, если мне было одиннадцать лет, то им по тринадцать. Соответственно, я был для них «мелочь», «малявка» и прочие микроскопические наименования. А потом они шептались, показывали на меня пальцем и хихикали. Именно тогда я сделал третий в жизни правильный вывод, что девочки не всегда такие хорошие, какими кажутся. И только одна девочка подала мне мяч и, пока тренер был занят, показала как отбивать мяч, сложив ладони хитро-специально.
Звали ее Лена и я мгновенно влюбился. Конечно, скажете вы, одиннадцатилетний шкет в удивительных окулярах и волейбольная красавица ну совсем не пара, и ошибетесь. Я же видел, что мы пара хоть куда. Я даже уже прикидывал, как мы поженимся после окончания школы, как настал тот день.
… После недели занятий я уже вполне сносно унижал стену спортзала волейбольным мячом и потихоньку подумывал о начале репетиции подачи. Подача мне снилась по ночам, причем не одна, а вместе с Леной.
И это было не просто так. Лена выполняла подачу красиво, виртуозно и где-то даже театрально. Она вытягивала вперед левую руку с лежащим на ней мячом, медленно и грациозно поднимала правую руку, заносила ее над головой, затем подкидывала мяч и, высоко подпрыгнув, изогнувшись в воздухе, будто красивая рыбка, страшным ударом открытой ладони лупила по мячу. Это было красиво и притягательно.
… Вечером дома, запершись в своей комнате я полчаса отрабатывал красивый прыжок вверх и бил по воображаемому мячу. Спустя тридцать минут, после того как чуть не смахнул люстру с потолка, я был уже уверен в себе и готовился поразить Лену своими успехами на следующей тренировке.
… В зал я вошел уверенно, со строгим выражением в лице, небрежным жестом поправляя на ходу очки. Упругой походкой приблизившись к мячу и подтянув сползшие за время уверенного шага треники, я оглянулся. Лена смотрела на меня стоя около стены и как будто догадывалась, что через мгновение я поражу ее свои умением в самое девичье сердце. Оно растает, забьется от нахлынувших чувств, ну а потом понятно что… Свадьба, белая фата и черная «Волга».
Вспоминая домашнюю тренировку, я уверенно подкинул мяч, подпрыгнул и врезал по нему рукой. В смысле — хотел врезать. Потому как мяч пролетел мимо, даже не коснувшись руки, а я, следуя по инерции за траекторией взмаха, нырнул носом вниз. Еще подлетая к полу, я начал подозревать, что с Леной будет не все так просто, как мне казалось вначале.
Кто-то тихо хихикнул, когда я приложился олимпийским мишкой к доскам спортзала.
- Учись, Сережа! – раздался самый прекрасный голос на свете. – Это делается так.
Я поднялся, зачарованно глядя, как Ленка берет мяч и собирается показать мне (мне!), как правильно подавать.
Я автоматически снял очки, протёр их футболкой и снова приспособил на нос, дабы не упустить ничего из Ленкиной внешности, ну и, конечно, урока.
Лена, как всегда, грациозно подпрыгнула, изогнулась в воздухе…
Как она потом говорила, «прицел сбился»
Туго накачанный мяч, пущенный профессиональным ударом, впечатался мне в лоб с такой силой, что голова вылетела из очков и, увлекая за собой тело, устремилась куда-то назад. Очки, повисев в воздухе секунду и не найдя точки опоры, рухнули на пол. Лежа на облезлых досках спортзала, я сделал четвертый в жизни правильный вывод, что преобразование энергии лучше изучать в лабораториях, а не в спортзалах.
Поднявшись с пола, я с удивлением заметил, что почему-то больше не люблю Ленку. И это было удивительно. Я старался себя заставить полюбить ее опять, смотрел в ее виноватые глаза, но все без толку, любовь не возвращалась.
Теперь ходить на волейбол мне было незачем и я, предупредив тренера, покинул эту гостеприимную секцию, унося с собой синяк во весь лоб, напоминающий карту Советского Союза, и память о Лене и о ее подаче.
Свежие комментарии